Маршрут предопределен географией; из девяти атоллов Тувалу, кроме Фунафути, лишь лагуна Нукуфетау достаточно глубоководна, чтобы пропустить в себя судно.

До двадцать пятого декабря шла напряженная забортная работа. Ритм и автоматизм: утренний выход, возвращение на обед, смыть с себя соль (не намыливаемся, потому что вода — дефицит), спать один час и снова в море. В лабораториях работа продлена до двух ночи; идет обработка материала.

Устали. Особенно трудно подниматься на отход — вялость, не открываются глаза. Вдобавок и в адмиральский час не отдохнуть: корпус облупился, матросы палубной команды скрежещут железом, отбивая старую краску. Юрий Петрович уже просил капитана сместить покрасочные работы на другое время. Капитан, кажется, недоволен, потому что существует твердое расписание вахт.

Отстегнули мыльницу, в нее перебрался Толя Ребанюк и уже минут десять плавает вокруг бота. Нырять никто не торопится: Молин подвешивает к себе грузы, Степанюк замедленно натягивает трико, Слава поплевывает в маску… Совсем не то, что раньше! Только пом-полит, которого капитан отпускает с нами за ракушками, вполне готов, в руке держит ломик и хозяйственную сетку. Ребята из экипажа проговорились: с тех, кто с нами ходит на боте, взимается «ракушачий оброк» — на борту они показывают улов, и капитан лично отбирает половину в свой «фонд». Припрятывающих добычу и неудачников, ^которым ракушки не попадаются, в море не пускают. Два дня назад был такой эпизод: третий помощник Игорь от капитанских глаз стал засовывать моллюска в плавки. Хорошо, что это заметил Степаненко:

—  Дай-ка сюда. Это же конус марморатус! Ты с ума сошел — стрельнет стилом, и плакало твое мужское достоинство! Можно и вообще в ящик сыграть.

Помполит, так и не дождавшись напарника, бухнулся в воду и вдруг отчаянно забарабанил ластами назад, к трапику:

— Под бортом акулы и свал!

— Много?

— Не успел сосчитать — стая! Одна на меня пошла.

— Толя, греби назад!

Подтянули мыльницу, завели двигатель — придется перебираться

на другое место.

Возле острова Сававе оказалось получше, и глубина подходящая

— метра два-три,

Я подныривал к коралловым зарослям, как вдруг заметил совершенно голого человека, без маски и трубки. Кто это так злостно нарушает технику безопасности? Не обращая на меня внимания, человек-амфибия нырнул к большой раскрывшейся тридакне, ловко надрезал ей фиолетовую мантию, и тут же, под водой, стал запихивать в рот. Как не захлебнется? Видимо, очень голоден. Надрезав еще лакомства и намотав его на руку, человек влез на борт бота и заулыбался, что-то объясняя по-самоански. Мы ничего не поняли, как и он нашего английского, но расстались дружески. Полинезиец взмахнул руками и легко и свободно, как дельфин, поплыл к берегу. А там праздновалось Рождество…

Сававе — большая деревня. В ней проживает 900 человек, которыми управляет Совет из десяти наиболее почетных вождей. Есть также островной президент: из-за удаленности атолл Нукуфетау подчиняется правительству номинально. Президент владеет огромной печатью, которую он с удовольствием поставил на сертификат, удостоверяющий, что эти места советский корабль посетил впервые. Зато Корпус мира устроился тут основательно и давно: 23-летний американец Ричард Макбраид — советник президента, а его жена Калинк занимается воспитанием детей. Все эти уважаемые люди побывали на корабле и с удовольствием отобедали. Я заметил, что если деликатесы восточной кухни предназначены лишь для пробования с последующим выражением восхищения, то наша устраивает любой желудок!

Последовало приглашение отметить Рождество. Из-за языковых недоразумений группа энтузиастов засобиралась было в деревню ночью, но потом сообразили, что ночь — это для празднования в семейном кругу. До самого утра с берега доносились пение и удары барабанов…

Полинезийские танцы мы все же увидели!

Отлив и большая осушка. Подойти к острову можно только по искусственному каналу, пробитому в рифах направленным взрывом. Но проход узок и неглубок, доступен лишь пирогам, и бот пришлось оставить на полпути. Дальше — босиком по острой ранящей ноги коралловой бесконечности, в слепящем изжаривающем пекле.

Чистая деревенька. Коралловый песок хорошо фильтрует воду и жидкие отходы, а мусор… Куда островитяне девают мусор? Хотя, откуда ему взяться: что нашли — сразу и съели, бумажки не валяются — газет не читают, а бюрократия пока обошла острова стороной!

Церковь, дом пастора, американских молодоженов Макбрайд и народный дом образуют центральную площадь Сававе. Сам фале-фоно огромен, и может вместить всех жителей без исключения. Это истинно народный дом; народ отдыхает на полу по-семейному, многие даже принесли с собой кастрюльки с пищей. Пища хорошая и вкусно пахнет: свинина, рыба, рис…

Нас заботливо усадили на корточки, и самые молодые девушки подали каждому по молодому ореху. Утолить жажду — очень кстати! Молин с доктором заспорили, чья девушка красивее. А по-моему, самая лучшая досталась мне: пожалуй, я попрошу еще один орех!

Между тем, сформировались две группы танцоров — от северной и южной сторон деревни. Трижды протрубил рог, собирая на торжество.

Из середины правой группы встал «дирижер», что-то сказал, просвистел в свисток, и тогда по периметру дома поднялись девушки и юноши в юбочках из травы, украшенные цветочными гирляндами — танцы и пение начались! Танец плавный, а песни — чудо-песни! Может быть, это солнце и коралловый песок, пальмы и лагуна — может быть, но мне показалось, что такой музыки не услышать нигде! Она никогда не звучала по радио, и не ищите сравнений и эквивалентов — это можно услышать только в Полинезии! Так ли было с Одиссеем, слушавшим сирен? Но сирены безобразно кровожадны, а здесь — лазоревое море и совершенная человеческая красота! И только когда замолк последний звук, я с недоумением заметил, что его источник — всего один музыкальный инструмент. Обтянутый кожей металлический ящик, но что же они на нем вытворяют!

Наступила очередь «южных». Их «дирижер» рассказывал, по-видимому, что-то остроумное и шутливое, но не обидное для «северян», потому что смеялись все. И снова танцы и пение под аккомпанемент погнутой металлической канистры. Нет, не зря так хотелось услышать и увидеть полинезийские танцы — это и этнографическое, но еще больше эстетическое наслаждение! И опять «северные», в ответ — «южные»! Танец ускоряется, так темпераментно мелькают смуглые руки!

Но вот затихли барабаны, и наступила торжественная минута. Реквизит убрали, с циновки поднялся президент. Он сообщил, что в знак высшего уважения Совет принял решение подарить капитану и начальнику экспедиции по острову, а также присвоить им титулы с их названиями. Рев восторга! Слова приветствия захотели сказать и все другие члены Совета. Они говорят подолгу: тут ценится красноречие, а торопиться некуда — времени и пространства сколько угодно!

Наконец все выговорились, прием окончен и можно посмотреть деревню. Мальчишки прыгают вокруг Юрия Петровича: «Сакалуа! Сакалуа!»— так называется подаренный ему остров. Танцоры уже сняли свои юбочки и отдыхают возле хижин. За нами увязались две совсем молоденькие девушки писаной красоты и недвусмысленно приглашают в кокосовую тень. Игорь рассмеялся, показывая на бредущего следом Семена Михайловича: — Нельзя, помполит не разрешает!

Чего-чего? Это девушкам непонятно. И нам непонятно, что они в нас нашли — вон сколько красивых парней!

О естественности нравов и любвеобильности полинезийцев молва идет еще со времен матросов мятежного «Баунти», нашедших свое счастье среди таитянских вакхинь. На святость брачных уз даже миссионеры давно махнули рукой. Дети — боже, сколько здесь детей! — всеобщие, их любят все, и они сами любят всех подряд, здесь вообще царит любовь. В этом есть и биологический вопрос, оставленный пока без ответа: почему на изолированных островах, при неизбежности множественных браков и любовной свободы не наблюдается вырождения? Наоборот, внешний облик островитян оставляет впечатление их физического совершенства! Так было во времена Коцебу и Кука, так есть и сейчас. Даже старики стройны и красивы, а больных нет совсем!

Коралловые острова Южных морей, по единодушному определению путешественников, — последний рай на земле! Но и в раю не все места равнозначны. Какое лучше? Вот на Сававе Молин с удовольствием бы пожил года два:

— Как вспомню, что в Москве на работу сначала на автобусе, потом в метро, троллейбус — туда-сюда три часа! А тут хорошо: пляжи, солнышко, девушки и никаких забот!

Даже я пожил бы здесь недельки две! Больше не выдержать, уж больно мы испорчены цивилизацией, слишком далеко ушли от простого биологического предназначения человека! Нам ведь подавай библиотеку, театр, умное общение…

Ныряли у «капитанского» острова, но он оказался пустынным. Другое дело Сакалуа: песчаный пляж, гнутые пальмы, растения и плоды в ассортименте! А главное — никого: если сколотить сторожку, можно писать монографии! Сушу исследовали досконально и выбрали Юрию Петровичу подходящее место для гаража: раз уж в Полинезии развелось столько автолюбителей, нельзя и нам ударить лицом в грязь! Прилегающие воды тоже богаты: водолазы выловили несколько прекрасных экземпляров огромных шлемов.

— Касиусы, — важно объяснил «по-латыни» Федя.

В качестве представителя рыбьей фауны к профессору подплыла двухметровая акула. Наверное, знакомиться с владельцем острова. Не успел Юрий Петрович оправиться от «знакомства», как я доложил ему, что Молин ворует профессорские плоды. Молин почти час обирал панданусовые деревья, наполнив два мешка, после чего еще зачем-то выломал несколько палок. Одну такую палку он взял себе, другую принес в каюту Юрия Петровича, а третью подарил мне. Я вежливо отказался, но уже во Владивостоке Молин притащил мне ее домой. Палка долго валялась, пока жена не приспособила ее к половой щетке. Бьюсь об заклад, что подобной конструкции из отечественной щетины и растения с полинезийских островов Тувалу больше нет ни у одной домохозяйки!

Послеобеденный выход не забортные работы не состоялся: на каноэ прибыли вожди и сообщили, что в деревне для нас приготовлен обед. Плавсредства подняли на борт, каноэ взяли на буксир, и через час судно бросило якорь невдалеке от Сававе.

Кроме вахтенных, на берег разрешено идти всем желающим. Неожиданно отказалась Оля:

— Чего я там не видала? Все эти острова на одно лицо! Уговоры не помогали, пока на вахте не сменили Валеру. Валера —

Олина пассия, так что у острова, как выразились уговаривающие, появилась собственная «морда лица»…

В центре фале-фоно установлен большой стол, на котором в блюдах из листьев и травы разложены деликатесы. Четыре девушки по углам веерами отмахивали от них мух.

В качестве аперитива принесли орехи. Мы со Славой сообразили, что выпивать молоко до дна ореха нецелесообразно — сразу подадут другой: так и просидишь с ним в руках, когда вокруг очень интересно!

Когда закончились приветственные речи, можно начинать угощаться. А ля фуршет! В плетеную травяную корзинку сам кладешь, что угодно душе. Дело, конечно, не в еде, но любопытно попробовать, Вкус свинины известен: я положил себе мясо тунца, ломтик жареного плода хлебного дерева и таро. Остальное слишком непривычно и рассчитано на любителей, вроде Молина. Я двинул его, чтобы он вел себя поприличнее.

— Отличный корм! — заурчал Молин, пытаясь поглубже запихнуть не прокусывающийся корнеплод. Он-таки объелся, и два дня потом глотал бесалол.

После трапезы принесли воду для омовения рук, и сразу заиграл инструментальный ансамбль. На этот раз танцы европейские, хотя исполнялись с аборигенским темпераментом. Игорева партнерша творила бедрами такое!.. Даже успевала в ритме музыки пролезать под

ногами.

Внезапно музыка смолкла, и попросили спеть нас. Делать нечего: Игорь взял гитару, расстраивал ее полчаса, и под фальшивый аккомпанемент мы, как сумели, исполнили национальную русскую песню «Катюша». Еще хуже получилось с «национальным танцем». Как это делается у нас на Руси? Оля еще так-сяк помахала платочком, а Федя на «присядке» под ликование зрителей грохнулся об пол. Вежливые члены островного Совета все же сказали, что русские песни слышали впервые (святая правда!), и они им понравились. А это — вряд ли!

С большой ответной речью выступил наш капитан. Он непременно решил произнести ее по-английски. Получалось громко — на весь народный дом и окрестности, но не очень понятно даже соотечественникам. Капитану взялся помочь Ричард Макбрайд: он переводил… тоже на английский. Оба «английских» вызвали у островитян бурю восторга и аплодисментов!

Ну, все — отпотелись! Местная молодежь предложила футбольный матч. Повезло Толе Ребанюку: в своих судкомовских мероприятиях сможет поставить жирную галочку! Пока он набирал команду, смотрели северную часть деревни. Хижины традиционные, полинезийские: деревянные столбы, крыша похожа на беседку; обстановка тоже без особенностей. Но вот транзисторы, магнитофоны… Откуда у островитян деньги? Деньги, оказывается, многие зарабатывают на Науру: почти десятая часть тувалинцев завербована тамошней фосфатной компанией, да еще 300 человек (из девятитысячного населения страны!) — матросы на иностранных судах.

А на площади пыль стоит столбом. Удар! В самую первую минуту игры Толипы ворота украсил великолепно посланный гол, в следующую — еще один! Местным ребятам на жару наплевать, играют и головой и пяткой— одиннадцать Пеле. Только в конце из вежливости хозяева приостановились, чтобы дать возможность «размочить» игру — 1 : 8! За такой счет старпом пригрозил лишить игроков обеда. Представляю, что думают о нас островитяне:

— Петь не умеют, танцевать — ни в дугу, и футболисты никудышные. Что они делают на своем корабле?

Вечереет, но зной не спадает. Нас провожали всей деревней. Викторию Романовну едва удалось оторвать от детей: они вместе разучивали полинезийскую песню, а у Виктории Романовны с самоанским туго!

До бота каждый добирался своим способом. Надя большая бухнулась в воду прямо в платье, и оно расплылось от ее тела по всему каналу. В складках материи видно было Надино лицо, которое фыркало и выражало блаженство.

— Талофа! Прощайте, милые, красивые люди!

Как нарочно, вода теплая — за тридцать, чудной прозрачности, и подводные пейзажи великолепны! Подозреваю, что такой эффектный день природа подарила напоследок. Так и оказалось: больше забортных работ не было, если не считать, что потом, на Науру, водолазы и Молин у берега пытались пугать акул…

Помпон отбивал себе на память коралловую ветку, и усиленный в воде скрежет больно отдавался в барабанных перепонках. В этот момент появились манты. Пара грациозных животных остановилась, их огромные крылья едва шевелились, как прибрежные волны в штиль. Тут и напоролся на них бурно плывший к боту помпон. Когда в маске у него возникло препятствие, коралл выпал из рук и — свят, свят! -ласты выбросились вперед, тормозя и отрабатывая назад. Комедия! А манты еще немного покрасовались и медленно ушли в синеющую бездну…

В тропиках ночь наступает внезапно. Мгновенно посерели и уменьшились острова, пропали даже тени, и только нарастающе ухало в океане в четырехмильной невидимости…

Было почти темно — сумеречный цвет. Остро пахло землей. Я пошел к железной дороге, куда шли все. Крупно наехала насыпь, так что видны стали отдельные песчинки. Вдруг все стало объемным, стереоскопическим, взгляд съехал выше, и появились кусты, сплошь покрытые белыми цветами. Буйство цветов! Они были такие свежие, лоснящиеся, с капельками влаги. Бутоны разрывались и одуряюще пахли! Взгляд невозможно было оторвать от ветки, на которой пухли на глазах и лопались, и вспрыскивали волну жасминового запаха все новые, потрясающе свежие цветы! Природа, как перед бедой, торопилась размножиться. Было тихо и только оглушительно лопались бутоны. Люди стояли, не смея вздохнуть, застыв в неестественных позах, в которых застало их вечернее чудо. И тогда, позабыв про людей, про все на свете, стоявший на откосе парень так же безоглядно, торопясь, стал целовать свою подругу!..

— Что? Где мы, Молин?

— Спи, это ночь.

—Мне приснилось… что все нереально: сказки быстро кончаются.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)