Хорошо в наше время болеть туберкулезом! Пусть не звучит это кощунственно, но ведь, правда, ничего не болит и вылечиться можно! Я знаю это по себе.

Погиб друг, погиб глупо под камнепадом на кавказском перевале. Валилась, дробясь, вся гора, и просто чудо, что остальные остались живы. Он умер сразу у меня на руках, на которых остались капельки белого мозга, вытекшие из расплющенной страшным ударом головы. Путь вниз к людям, спасательные работы, белый саван, волочившийся по снежникам за веревкой, шарахающиеся лошади, прилетевшие отец и мать, у которых он был единственным сыном, морги…

Кто-то из спасателей ночью сунул сигарету. Я даже не закашлялся, когда закурил. Надобность во сне отпала, есть тоже не хотелось. Внутри все окаменело и, казалось, физиологические процессы в организме прекратились. Но они не прекратились: на медосмотре в верхушке правого легкого рентгенолог обнаружил дырку, и меня отправили в больницу.

Больные пригоршнями ели паск и фтивазил, родственники приносили им барсучье сало с медом. От этого тянуло на рвоту, а таблетки не шли: не срабатывал глотательный рефлекс. Однажды пришел Ко-шин:

— Все равно валяешь дурака, почитай вот это и подумай, тут что-то должно быть!

Сначала работа шла вяло, и вдруг что-то щелкнуло: так больше нельзя— или жить, или умирать! Я выбрал жизнь.

В Симеизе мы спали прямо на берегу моря. Только однажды, в шторм, волна накрыла с головой, унесла одежду и тапочки, и пришлось перебраться в корпус. В семь утра — зарядка с купанием, потом бегом на Ай-Петри или в сосновый лес под нею. После обеда начинались занятия. Статью я отправил Кошину и скоро получил новые задания: из этого, действительно, кое-что получилось. Но это — потом. Вечером устраивалась тренировка часа на два: пробежка в Кацивели и обратно, упражнения с камнями, иногда водные лыжи, которые я прихватил с собой, и снова купание в холодной воде.

Никто не мешал: среди врачей и медсестер было полно заочников, готовившихся к поступлению, — я помогал им разбираться в науках, решать контрольные. Ребята из соседних санаториев приходили потаскать камни: молодой организм инстинктивно тянет к движению и здоровью! Получилась секция чахоточников: Феликс из Горького, у которого после трех операций осталась половина одного легкого, Мишка, Гена из Севастополя, Ваня из Молдавии… Иногда мы с ними совершали познавательные экскурсии по южному берегу до самой Ялты, а на майские праздники, в нарушение санаторного режима, даже сходили в трехдневный поход в Большой Крымский каньон!

Однажды вызвали к лечащему врачу. Это была сухенькая старушка, сама сердечница. Она только глянула и схватилась за сердце:

— Ты посмотри на себя: апрель, а черней в Крыму и летом никого не найдешь! Понимаешь ли, любезный, что загорать тебе противопоказанно?

Зря бабушка беспокоится, со здоровьем — порядок! Я это чувствую, потому что физическая форма была великолепной. Наступила весна, ночью будили одуряюще благоухающие розы. Они кололись и блестели росой. Какой сон? Мы делали «куклу» в кровати и шли гулять до утра…

От болезни не осталось никаких следов. На Новый год собрались друзья из «чахоточной секции», потом писали… Все они выздоровели окончательно, кроме Феликса. Он приезжал несколько раз, продолжал заниматься туризмом, потом бросил. Через три года в день рождения пришло письмо из Горького. Вспомнил, курилка! Но почерк был не Феликса. Отец написал: «Феликс умер в полном сознании, ни на что не жаловался, даже на боль. Но перед смертью он вспомнил вас, и я счел своим долгом сообщить вам эту горькую новость…»

Тяжело больной чахоткой Роберт Льюис Стивенсон покинул Шотландию и пять своих последних лет прожил в Самоа, где нашел подходящий климат и покой. «Простота одного мира, победившая сложность другого», покорили писателя. Но самому ему избежать усложнившегося мира не удалось: Стивенсон оказался невольным свидетелем и участником политических событий, проходивших в Самоа в конце прошлого века. В условиях постоянных интриг и борьбы за власть писатель активно поддерживал справедливую борьбу островного народа за независимость, публиковал страстные статьи в защиту их законных прав. Неудивительно, что самоанцы, называвшие его Туситалой (Сказителем), так любили и уважали своего друга!

Привязанность была взаимной. Стивенсон истово любил этих простодушных людей, так естественно сливших себя со свободой, роскошной природой островов и океаном. В письме к матери он писал: «В наших краях ребенок видит в море — свинцовом, враждебном — нечто чудовищное, чего надо бояться. Здесь же море — это товарищ по играм, которого хотел бы иметь в детстве и я…»

3 декабря 1894 года барабаны известили о смерти Туситалы. Сотни самоанцев пришли в усадьбу Ваилимы, откуда, в соответствии с завещанием, отнесли на руках тело писателя на вершину горы Ваеа.

Ранним утром небольшой группой по чистой пальмовой дороге мы отправились к Ваилиме. Еще не проснулся отель известной на всю Полинезию бабушки Агги Грю — основательницы самоанского туристского сервиса. Радуясь предстоящему жаркому утру, поют и порхают птицы. В тени пальм, изрешеченных солнцем, позевывают хижины. Люди в них еще только встают. После ночной вахты мы с Толей сначала немножко спим, но раз все встают…

Пять километров позади. Вот и Ваилима! После смерти владельца дом много раз переходил из рук в руки. Фанни, жена писателя, возвратилась в Америку. В 1903 году усадьбу приобрел русский купец из Владивостока Аким Седых. Теперь здесь размешена правительственная резиденция, и вход в стивенсоновский дом закрыт.

От Ваилимы к могиле великого Туситалы начинается «Дорога народной любви». Каменистая дорожка пролегла в тени густых лесных зарослей. Настоящие джунгли! Есть, правда, и короткая тропа, но захотелось пройти по длинному серпантину. Через час тропическая растительность расступилась перед вершинной поляной, откуда открылся потрясающий вид на Альпийскую бухту и глубокую долину до далеких гор. растворяющихся в голубоватой дымке. Воздух подрагивает — парит, жарко!

На поляне — надгробие и небольшая беседка для отдыха и раздумий. Ничего огромного, эффектного: скромный прямоугольный камень на постаменте Каменщики высекли на нем цветок чертополоха — национальную эмблему Шотландии, откуда Стивенсон родом   и реквием на самоанском и английском языках сателем: «Под небом просторным и звездным вымйте* жите меня. Я радуясь жил и радостным умер. Тут мне лежать, и пусть напишут стихи: «Вот лежит он здесь где лежать. Моряк вернулся с моря, охотник с холмов сошел».

Мы посидели в беседке, вспомнив любимых героев кровищ», помолчали, подумав о святом и вечном и оставили вымпелок с надписью: «Советское научно-исследовательское судно с любовью к Туситале и почитанием!» Пусть висит на веревочке!

400 акров дикого тропического леса вокруг Ваилимы преобразованы неутомимой энергией Фанни Стивенсон — получился настоящий ботанический сад. Запружен протекающий через заросли небольшой ручей, а желтая (зато пресная!) вода водопадом обрывается в глубокий бассейн. С высокой скалы в него бесстрашно ныряли голые подростки Завидев европейцев, они застеснялись, надели лава-лава, и вот уже летят вниз головой в развевающихся цветастых юбочках. Прощай мечта смыть пот, отправив вперед Викторию Романовну с Надей’ Плавок не захватили, и приходится купаться прямо в шортах, предварительно вытащив из карманов экзотические деньги — талы.

Обсыхать не стали — так прохладнее. Но ненадолго: скоро соленый пот застилал глаза. Пять километров дымящегося асфальта! Растянулись. Помполит — таежник со стажем — ушел вперех Сам ли он попросил воды или его позвали из-за ограды, только у них с парнями из придорожной хижины выразительная беседа. Зная, что с английским у помполита неважно, я поспешил на помощь как раз в тот момент, когда, показывая на рот. ребята толковали о кокаине. Раз уж мы не употребляем кокаин, они обрадовались и сигаретам, тем более, что у нас не какой-нибудь «Пэл-Мэ.т». а настоящая «Астра»!

Просто удивительно, о чем мы говорили с помполитом на жаркой дороге среди буйствующих тропиков — посте Ваилимы и могилы Стивенсона, на родине полинезийцев Самоа! О войне, о тридцать восьмом, о личности в истории! Я знал, что отец помполита был репрессирован и не вернулся. Расспросить подробности я решился. Коротко, отец Семена Михайловича был одаокурсник одного из сыновей известного промышленника Янковского, который покинул Приморье после установления на Дальнем Востоке Советской власти. Кажется, тот обосновался в Маньчжурии. У пойманных на нашей границе хунхузов изъяли письмо, в котором то ли кто-то по рекомендации Янковского-младшего, то ли он сам приглашал занять должность коммерческого директора зарубежной химической фирмы. Причина, по которой отца забрали в 38-м, стала

известна только после посмертной реабилитации.

— Пусть бы ему показали письмо! Да разве б он согласился предать Родину? Погибнуть на лесоповале, даже не зная за что!..

Я помню, как в 53-м рыдала мать, плакали одноклассники, даже закоренелые двоечники, плакали все, слушая речь Молотова… И еще: ночью из-за оцепления люди наблюдали, как бульдозеры и тягачи, ухающая стальная болванка, со стоном обрушивающаяся сверху, ломали постамент, а он не поддавался. Назавтра искусно уложенная брусчатка уничтожила всякие следы. По пустынной площади бродили, что-то искали под ногами старые и молодые. Кто-то сказал:

— А в Ленинграде по-прежнему стоят кровавые цари — история… Историю механизмами не отчистишь!

Навстречу шли улыбчивые самоанцы, у которых и своя история непростая. Что им до остального мира, о существовании которого большинство из них догадывается, потому что должны же откуда-то браться наводняющие Алию туристы!

В ближайшей лавочке мы с Толей купили две бутылки орэнджа.

—  Очень жарко сегодня, — посочувствовала хозяйка, глядя, как струится с нас пот. — Вечером должен быть сильный дождь!

Дождь? А на небе — ни облачка!

Виктория Романовна ходить уже не может. Она тихонько поковыляла к причалу, а мы заглянули еще в книжный магазинчик. Книжки в основном на английском: убийства и романтическая любовь на пляжах. За полвека новозеландского присутствия, кроме Библии, на самоанском издан только «Остров сокровищ». Тогда школьные программы состояли исключительно из заучивания псалмов, мифов и имен вождей. Сейчас самоанской литературы больше, но в обучении тон все же задают миссионерские школы.

Юрий Петрович с капитаном уехали к агенту. В душ и немножко отдохнуть — скоро привезут самоанских наблюдателей.

Но вот начальство вернулось, наблюдателей и никаких других представителей во время наших нынешних заморских работ не будет! Сегодня в Самоа четверг (по-нашему, пятница!), но все равно уже уикэнд, и никого не найти. К тому же на островах готовятся к Рождеству — тут не до плаваний! Рождеством немножко запахло в Тонга, а здесь — благоухает, хотя до него чуть не полмесяца. Эх, благочестивые христианские страны…

Вечером под проливным тропическим дождём – права была хозяйка лавочки! — покинули Апию курсом к восточной оконечности острова Уполу.

Весь день работали на виду у аккуратной деревеньки и группы живописных островков, находящихся в частном владении, как выяснилось. К боту двинулись жители. Утлым суденышком — каноэ с балансиром — они управляют виртуозно. Не зря открывший назвал его Островами Навигаторов! Дел у «навигаторов» немного —  познакомиться. А что там, в дымке на горизонте?

— Там? Тутунла!

Значит, американское Самоа…

Вода — 33 градуса, но риф мертвый. На плоском дне доедают ос татки кораллов звезды-акантастеры. И остается пустыня Лишь пеое сыпаемые песком голотурии уживаются со звездами, занимающими другую экологическую нишу. Может быть даже установился своеобразный симбиоз: одни превращают риф в песок, другие прокачивают его через себя. Уничтожить акантастера почти невозможно: если его рубить на куски, каждый луч с ядовитыми колючими шипами породит новую звезду. Есть только один естественный враг у этого хищника — моллюск рог тритона. Но это очень красивая ракушка, на которую большой спрос у туристов!

Вечером в кают-компании включили телевизор. В Апии телевидения нет, но до Паго-Паго всего 50 миль. В «Америке» дело поставлено на широкую ногу — целых шесть программ! Правда, большинство их учебные, но иногда показывают развлекательные фильмы.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)