Вот и рейд, а мне — сорок.., Трогательно и неловко: женщины устроили настоящую свадьбу — с утра целовались, а потом на виду у всех присингапурских государств чистили картошку, пекли и раскладывали закуски. Основные события устройства стола и перехода к Восточной стоянке я пропустил, потому что сначала оформлял бумаги маршрутного промера глубин, а потом открывал банки. Лишь изредка, проносясь по палубе, замечал сгущающийся поток медленно проплывающих судов. Маленькое государство, но какое важное и пузатое!

Огоньки и огни, подсвеченные трубы с полосами, красные фонарики на крышах небоскребов, чтобы не задел ненароком спускающийся самолет. И на нем — мелькающие огоньки… Сорок — пугающе много, это даже древность какая-то! Днем помполит взял меня за плечи и задушевно, в самое ухо заворковал:

— Пока ты еще был молодой, прыгал, как козел, девушки, стихи, путешествия! Это пока. После сорока возраст сразу почувствуешь: суета надоест, начнутся болезни — сердце, почки, подагра…

Воодушевляющий прогноз! Может, у него шутки такие? А честно, не хочется быть старым. Тридцать еще так — средний возраст, а сорок… Я помню, как смотрел на сорокалетних сам с преимущественной высоты своих двадцати. И вообще… После девятого класса в пионерском лагере — почему в пионерском? — в меня влюбилась вожатая, второкурсница из пединститута. Я думал, материнской любовью. Представляю, как на меня сейчас смотрят второкурсницы! Ну вот еще: сейчас начну жаловаться, что девушки не любят… Если всерьез, время начало ускоряться после тридцати: тридцать пять, шесть… потом замелькали, как километровые столбы. Неужели, в самом деле, главное осталось позади? Может, мемуары написать? Есть, кстати, о чем: не каждому столько пришлось. А если и пришлось, то ведь не все запоминают! А некоторые видят не то. Федя смотрел за борт и плюнул: «Вода!» А это — море, и всегда разное: штормовое, штилевое, на закате и днем, ласковое или сердитое. Смотреть и видеть — не одно и то же! Пусть меня обвинят в субъективном идеализме, но я, правда, считаю, что окружающий мир интересен настолько, насколько интересен сам человек. Мемуары писать не надо! Что поделаешь, раз много лет, я же не потерял еще вкус к жизни: чувствую соленое и сладкое, хороший аромат от девушки — шанель! Ветерок приятный, освежающий, солнышко, плещется в борт волна, и я чувствую ее. Люблю, ненавижу, огорчаюсь и радуюсь. Не все равно, как сегодня выглядят Надя с Олей — значит, живу! Когда краски потускнеют, а чувства начнут терять оттенки — тогда да, это старость. Тогда и надо писать мемуары. Только не получится, потому что слова, как и восприятия, станут блеклыми — неинтересно…

В увольнение сегодня ходили с Надей большой и Юрием Петровичем. Ходили далеко — на «Арабку». Она оставила впечатление бесконечного, разбросавшегося вдоль Араб-стрит многоквартального базара, посреди которого белела минаретами старинная мечеть. Кварталы — лавки, а улочки между ними — лотки. Владеющий завалами блестящей радиотехники китаец не впустил даже посмотреть:

— Хэлло, рашн империалисте, гуляй-гуляй!

И не надо, рядом — то же самое. Юрий Петрович объяснил, что ему к магнитофону нужен шнур вот с таким разъемом! За пять минут шнур изготовили всей семьей: один подавал, другой распаивал, третий подсчитал стоимость — все мал мала меньше! Из тени парусинового тента родители с одобрением наблюдали: растет смена…

По пути еще один «политехнический деятель» пожелал нам успехов в Афганистане, но, кажется, сам перепугался и бросился наутек. А в общем Сингапур, как Сингапур — город-космополит, ровно относящийся ко всякому, кто платит.

Яблоки на мосту через Сингапур-рива продавались дешево — большая куча всего за доллар. Надя уже вытащила сумку, как вдруг лоточник выкрикнул; «Police!» и бросился бежать. За ним врассыпную разбежались остальные продавцы. Один замешкался, но он умело засунул пачку денег под майку и отвернулся, сделав вид, что праздно любуется речным пейзажем. Полицейские деловито сгребли яблоки в ящики, погрузили в грузовик и уехали. Яблоки в Сингапуре не произрастают— наверное, контрабанда.

Апполинарий Владимирович взахлеб информировал «корму»:

— Были в «Син-Лине», там четыре этажа и все забито техникой — глаза разбегаются!

— В «Атоке» надо покупать, там дешевле!

«Атока» недалеко от Клиффорд-пирса. Там под одной крышей на двух   этажах    сразу    несколько    «русских»    магазинов:    «Одесса», «Новороссийск», «Киев». В них сосредоточен товар, который, по нашим понятиям, дефицит: джинсы, плейеры, магнитофоны, ветровки, зонтики… Отсюда через портовые города к нам идет «мода». Обратная связь чуткая: если спрос изменился, мгновенно перестраивается предложение. Нужны видеокассеты, «кубик-рубик»? — пожалуйста! Несколько лет в Сингапуре процветал специализировавшийся на ковровом бизнесе магазин «Амурский залив». Но вот ковров и у нас стало завались, рынок насытился, и магазин разорился. А «музыку» пока мы делаем плохо, дорого и ненадежно, счетно-вычислительную технику тоже. О персональных компьютерах я не говорю, а калькуляторы наши по возможности нисколько не хуже: и внешний вид и число выполняемых операций — все, как будто похоже! Но здешние, японские или тайваньские, не ломаются. И телевизоры и электронные часы… Интересно, существуют ли в Сингапуре другие «национальные» магазины, кроме, конечно, индийских и китайских — они здесь все с индийско-китайским «акцентом»?

Предпраздничная распродажа, старые цены жирно перечеркнуты, написаны новые. Один индус бежал за нами два квартала:

— Зайди, посмотри! Магазин индуски — говорим по-русски!

Ну, уважили — все не то, наше место — распродажи: и дешево, и все-таки заграничное! Посмотрев, как дружно переколачивали кучу маек поварихи с нашего танкера, стоящего на рейде со вчерашнего дня, один прохожий брезгливо прошипел:

— Россия, бедная страна!

— Сами вы развивающиеся! — огрызнулся Федька.

Из соображений бдительности в этот раз тройки перемешали, и мы теперь бродим с Федей.

— Во, сюда зайдем, — предложил он, высмотрев остекленный куб, над   которым   гигантскими   латинскими   буквами   было   написано: «Картина».

—  Послушай, а как они туда попадают?

Огромные прозрачные створки дверей были прикрыты, но внутри. за ними ходили люди. Мы подошли ближе, и двери распахнулись.

— Тут фотоэлемент, на человека реагирует, а так они тут внутренний холод берегут, чтобы кондишка улицу не переморозила.

— Посмотрим, с какой скоростью они реагируют! — Федька отошел подальше и с разбегу намерился расшибить лоб. Но дверь успела…

Товары в этом магазине были всякие, правда, по-русски никто не говорил. На втором этаже Федька присмотрел плавки. Хорошие такие плавки, минимальные и по форме тела.

— Беру, — сообщил он мне.

—  Сорок долларов, — вежливо улыбнулась молоденькая кассирша.

— Сколько-сколько? — переспросил Федя. — Ты им переведи, что мне не ящик нужен, а только одна штука!

Я перевел.

— Федя, они французские, поэтому и стоят сорок долларов!

— Вот гады, как стоящая вещь, так сразу французская!

Виктория Романовна пока еще ничего не купила: щупает, спрашивает цену, осматривает чужие покупки и что-то про себя прикидывает:

— А ты что купил?

Толя Ребанюк купил только кепку для сына с надписью «Капитан»:

— От меня жена подарков давно не ждет. Мне валюта для чего дается? Чтобы на берегу я выглядел достойным человеком!

Толя в Сингапуре, действительно, смотрелся респектабельно: пьет пиво, гуляет, посещает кафе и кино. Другие весь день ходят голодные, как звери, экономят и считают его чудаком. Надя маленькая вообразила себе, что ее племяннику дозарезу нужен водяной пистолет. Ее «тройка» перещупала миллионы таких пистолетов, но требуется самый Дешевый! Толя разозлился:

— Давай, я куплю тебе ящик этих пистолетов прямо тут, и пойдем погуляем!

Орхэд-роуд, без сомнения, одна из самых красивых улиц. На севере она выводит в зеленые парки, к отелям, кемпингам, дорогим магазинам, между которыми пространство не пропадает: маленькие кафе и закусочные Макдональда, где можно перекусить на скорую руку. Здесь много европейцев, которым не жаль ста долларов за номер в сутки, и совсем нет моряков, не забирающихся так далеко и успевающих спустить свою скудную валюту еще в припортовых кварталах. Что тут скажешь: не у всех хватает сил добраться даже до Армянской церкви, а уж до «Плазы»…

В вестибюле «Плаза Сингапура» — огромный, до самой крыши золоченый петух и на всех этажах распродажи. Ах, да! Наступает год Петуха по лунному календарю!

В цоколе «Плазы», куда можно спуститься на эскалаторе, помещается необъятный гастроном «Иохан». Мы сразу оказались в ряду земляных орешков: упаковка с десятком орешков, с двумя орешками, с тремя… в баночках — маленьких, побольше, средних, больших… Чайный ряд… Между прочим, грузинского у них нету! И овощи — один огурчик (с пупырышками!), два огурчика, три… много! Надя большая не удержалась: вечером из ее каюты на весь пароход исходил потрясающий запах свежевыловленной корюшки!

Помполит привез из посольства письма, и, бросив на койки нераспакованные яркие пакеты, счастливчики читают вести с берега. Дед тоже, кажется, получил, наконец, письмо от своей Ляли. В каждой душе зашевелились, застонали невидимые связи с берегом. Не с этим чужим — с родным, где уютно пахнет снегом и домом! Что рейс? Эпизод! Для нас — экзотический, для моряков настоящих — работа. Главная-то жизнь на берегу, и от этого никуда не денешься. Ждет ли там кто, или отвыкли за долгое отсутствие от своих «чужестранцев»? Он во сто крат роднее отсюда…

Виктория Романовна, наконец, совершила покупку и нежно гладит бока своей дорогостоящей деки. Но дотрагиваться и, не дай бог, крутить ручки никому не дает. Только радисту — пусть специалист оценит: если что не так, обещали поменять.

Пароход превратился в музыкальную шкатулку: в каждой каюте по два магнитофона, и играют одновременно все — «Спейс», Жарре и «итальянцы»!..

Уснуть невозможно. Я думаю, откуда в нас это? Были люди — разнообразные, интересные, а выдали валюту… Куда все подевалось? Лица исказились… Некоторые, правда, делают мину бессребреников, но плохо играют: тряпки, мол, так, надо же потратить! Нехотя как бы, спрашивают, почем купил… Вот переводчик! Он, не стесняясь, выставляет напоказ свою жадность, а что? Жадность открыто не судят, за нее визы не лишают! Я думаю, можно ли выглядеть достойно с парой сотен долларов в кармане, когда глаза разбегаются от изобилия и дешевизны? Кажется, только китайские моряки получают столько же или даже меньше. Гордо выглядеть можно, а достойно…

«Складочное место», — сказал о Сингапуре Гончаров. Я читал, что многие путешественники не любят этот город. Наверное, тут всегда романтика разбивалась о лавочные рифы. Опустошающее столкновение! Деньги искажают человеческое лицо. Может, у полинезийцев лица прекрасны оттого, что у них нет денег? Правда, и у них появился Науру… Скорее, скорее бы кончился этот проклятый город — чтобы люди, которых я узнал, повернулись привычными лицами!

Сколько можно бродить голодным? На Хай-стрит спустились в уютное с кондиционированием кафе. Надя большая вздохнула, наконец, в прохладе. И Юрий Петрович заглотнул побольше холодного воздуху впрок. Принесли напитки, салатики в маленьких плошках, крабье мясо с соусом. Подали счет. Под стоимостью обеда отдельной строкой напечатаны чаевые— 2 доллара. Итого — шестьдесят три. Ну, валюта вся — свободны!

Нежарко, немного пасмурно. Сверху к самому лицу спускаются воздушные корни. Специфический пряный запах… В золотистых поля-роидных стеклах небоскребов отражается прожигающее облака, закатывающееся за Сентозу солнце. Доведется ли еще увидеть эти небоскребы, Малайку, Арабку, Орхэд-роуд? Чайна-таун увидеть уже наверняка не доведется: он сносится быстро; остаются лишь разрушенные стены с красными картинками иероглифов, мусор и болтающиеся китайские фонарики…

В восемь вечера, пробираясь в лабиринте сотен судов, мы ушли во Вьетнам.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)