Я проснулся от боя посуды и решил, что Молин сошел с ума. Но оказался неправ: все движется и сокрушается само! Вдребезги разбился любимый молинский одеколон. Пахнет хорошо, но ходить босиком теперь нельзя.

Молин встал, пошарил глазами и спросил, не видал ли я его часов? Нет, давно уже не видал. И у меня, кстати, вчера с палубы унесло карты звездного неба.

— Природа, — задумчиво изрек Молин, — сначала лишает навигационных приборов!

На утренней линейке поинтересовались у Виктории Романовны насчет намеченных на сегодня танцев. Она улыбнулась, как Мона Лиза, загадочно и внутрь, пососала сухарик. А когда дежурный Валера спросил, что подавать к лабораторному чаю, вдруг зажала рот и бросилась вон. Танцевальный вопрос — «если без этого нельзя жить» — переводчик предложил решать подальше от его каюты — в четыреста двадцатой: «Включил свет, сделал па и убрал за собой!» Юморист!

До Сувы оставалось 900 миль. Ветер шквалистый! Болтает уже неделю, а волнение даже усиливается. Пришлось прекратить промер глубин: сигнал эхолота забивается шумами. Скорость упала до восьми узлов. Женщины потихоньку привыкают к качке и встают. Кроме Нади большой. Вчера она била себя в грудь и клялась собственным внуком:

— Старая дура! И дернуло меня пойти в этот рейс! Если до дому доживу, в следующий раз — ни за какие маковки!

Ничего, отойдет. Месяц-другой поживет на берегу, пообщается на кухне с невесткой и снова — в морские пучины! Капитан утром проведывал се, пытался позаботиться, но Надя глянула на него с диванчика глазом Альдебарана.

— Нордический характер у женщины! — пожаловался капитан.

Мы с Молиным вывели Надю подышать. Небо ясное, лишь дует навстречу ураганный ветер, гудит в ушах и забивается в рот. Море без барашков, волна длинная и крутая. Дышит океан — совершенно безлюдный, неодушевленный и бескрайний! Наш кораблик натуживается, как штангист перед взятием веса, мелко вздрагивает, долго влезает наверх и проваливается в йену. И здесь, на самой верхней палубе, соленые брызги окатывают с ног до головы!

А Молниу хоть бы что: загорает круглосуточно, даже по ночам. Я полежал с ним полчаса, в качестве контроля почернения и посоветовал обильнее смазываться маслами. Лежать просто так скучно, а бассейн сух,как Сахара!

Сегодня хмуро, время от времени приливается тропический ливень, а справа и слева в туманной облачной дымке видны высокие острова Новых Гебрид. Севернее курса — вулканический Санта-Мария. на юге тоже святые названия — Эспириту-Санта, за которым скрывается остров паломничества этнографов Малекула: там обитают первобытные племена!

За завтраком не было ни одной женщины. Утреннюю линейку по причине штормовой погоды Юрий Петрович отменил. Я попытался писать в каюте. Зашел Молин за головным убором (припекло его что ли наверху?), сообщил, что близко, справа по борту — «кусок гебридятины». а на ней невидимые «гебридята»! Вышли посмотреть. «Вышли» — не то слово: в такую качку по судну хорошо ходить с якорем!

До Мбеэне — так называется остров   К) миль. Он последний в архипелаге: дальше начинается открытый океан. Кажется, и настоящее волнение только начинается! Судно проваливается и готово переломиться пополам. Схватил ветер, ветер невероятной силы! Парусом надуваются куртки и, если не держаться за леер, то несет по всей палубе.

Сообщил Наде большой, непонятно как и зачем забравшейся в лабораторию, чтобы раскреплялась, так как впереди – Тихий океан! Надя плюнула сначала на Молина, потом на работу и тихонь, держась за переборки, пошла к належенному месту. Чем бы ей помочь? Ведь, действительно, болтает вторую неделю, выматывает. И не только женщин: ноют мышцы, которым все время, каждую минуту –даже ночью нужно бороться за равновесие!

В обед в кают-компанию долго не пускали: там билась посуда и летали чайники с кипятком. Скатерти на столах мокрые — так меньше скользят тарелки. Но супу все равно больше половника наливать нельзя: лишнее проливается на соседа. Молин подвинул первое поближе загнул край клеенки и предложил «передавать» его по желобку.

Буфетчицы Тамары нет. Оказывается это она упала и обварилась. К ней ходил доктор. Я спросил — как?

— Сейчас ничего, у нее стармех.

Я вспомнил, что дед так ничего и не рассказал о Ляле, своей новой жене. Наверное, я еще не заслужил последней степени его откровения.

— От Ляли радиограммы так и нет?

— Не-а! Не пишет!

Писать трудно. Ручка отрывается от бумаги или, наоборот, с силой утыкается в нее. Потом — невесомость! Закрепленное кресло опрокидывается, и меня носит в нем вдоль стола. Корабль скрипит, гремит порожними танками, иллюминатор уходит под воду, и тогда хочется, чтобы, как в аквариуме, были видны рыбы…

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Как все женщины экипажа, она вставала в пять. Соседка по каюте Полина сразу спешила в камбуз, а Тамара включала пылесос: за час требовалось вычистить ковры и до блеска выдраить два гальюна главной палубы. После вахты старпом лично проверял каждую пылинку, но к ее работе почти не придирался. Еще полчаса оставалось на приборку стармеховой каюты. Потом — в буфет и накрывать столы. С напарницей Полиной в кают-компании они работали через день. В «свободный» день также, по очереди, прибирали каюты на своих участках, где располагалось начальство. Режим нарушался только в портах: там дополнительно приходилось накрывать для госте»   у капитана, начальника экспедиции, иногда, если гостей особенно много в отгороженной половине кают-компании. На судне бывали важные персоны- послы, министры и даже главы правительств каких-нибудь островных стран! К дипломатическому протоколу у Тамары оказались способности, а капитан предпочитал, чтобы подавала официантка посимпатичней. Из-за дежурств и приемов увольнения на берег получались не часто, но берег не очень и тянул: нравилось, когда так — работа и работа… Правда, качку Тамара все же переносила плохо и завидовала про себя Наде большой, которая могла полежать. Экипажу расслабляться не полагалось ни в какой шторм — и в шторм нужно кормить. По крайней мере, вахтенных!

На этот раз трахнуло особенно сильно. Она как раз несла два горячих чайника, когда вышедшие из-под контроля земного тяготения стулья сбили ее в узком проходе. Девочки с камбуза сразу закрыли кают-компанию, так что этого никто не видел. Боли сначала не было, это потом вся кожа правой ноги покраснела и появились волдыри.

Стармех пришел почти сразу, вымазанный — прямо из машины.

— Ну, как, маленькая?

От ласки в его голосе к горлу подкатил комок. Она схватила перепачканную дедову руку, прижала, как ребенок, к щеке, по которой закапали горячие слезинки:

— Я ничего, так не повезло… Спас-сибо-о!

— Может, наплавалась, хватит? На берегу спокойней, и болеть можно всласть, а?

Да, на судне не поболеешь. Не вызывать же, в самом деле, сменщицу из Владивостока! Придется отрабатывать и сегодняшний день, совмещая буфет с уборкой. Полина — не зверь, понимает, но и она ведь не железная!

И все равно здесь в сто раз лучше, чем на берегу. Есть дед. И потом, ведь правда — интересный рейс! Слава позвал на день рождения, хорошо было. В 420-ю без спросу входить нельзя, а в тот раз разрешили. Посередине сделан большой фанерный стол, накрыли фильтровалкой. Славе нарисовали газету со смешными стихами. И разговоры интересные! Вот ведь веселились, а приборы, оказывается, работали: Толя Ребанюк даже гитару откладывал и бегал смотреть какую-то колонку. Песни из-за этого не получались, зато были танцы! Правда, в двенадцать пришлось уйти, хотя Слава и не пускал. Но ведь вставать в пять…

…Зря не осталась: ночи такие пустынные, беззащитные! Мне не страшно уснуть ненадолго днем, когда громкие голоса и хлопают дверью. Но ночью, под привычный шум воды за бортом, появляешься ты. Только к тебе невозможно прикоснуться!..

Господи, как ненавижу я ту ночь, когда мы проводил деда в рейс и остались в Макарычевой квартире! Если б кто-нибудь научил, что счастье нельзя поглощать целиком, что его нужно выпивать, как лекарство, по маленькой капле! Ах, если бы зачеркнуть ту ночь! Может быть, не было бы этих страшных безлюдных ночей в море! Мне море не нужно — только ты.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Скатерти на столах по-прежнему мокрые. Ветер юго-восточный шесть баллов, море — пять. Скорость опять убавилась: узел вперед два узла назад! За полтора месяца потихоньку прошлепали 8100 миль, а до Сувы еще полтысячи! Теперь уже и неясно, когда придем.

Этого не знает даже капитан. В последние дни он сильно потускнел, наверное, от того, что не может обеспечить запланированные сроки. Во вчерашнем кинофильме «Бархатный сезон» Буш о себе сказал: «Если капитан пьет, все в порядке…» А наш не пьет, да и сезон не бархатный для всех широт — конец ноября! Настроению может поддаться любой, но капитан — лицо корабля, а лицо должно быть гладко выбрито, приятно, значительно и невозмутимо. Я сказал ему об этом. Он выслушал со вниманием, учел и объяснил мне, что такое агентирующие фильмы.

От фиджийского агента пришла радиограмма с разрешением на заход и бункеровку, но в ней ни слова о возможности работать на островах! Радист отстучал очередной запрос.

На судкоме обсуждали месячный план культмассовых мероприятий. Все эти планы вертятся вокруг предстоящих заходов: Толя Ребанюк требует футбольных встреч с аборигенами (самое удивительное, что они на самом деле состоялись, причем с разгромным для нас исходом!), а третий помощник Игорь предложил танцы с каннибалами и Голубой огонек.

Только в самые последние годы Нумеа, Вилу и Суву наводнили туристы. Воины Санта-Круса, Бугенвиля и даже бывших Каннибальских островов превратились в обыкновенных комедиантов, а экзотика стала стремительно отступать от побережий во внутренние ооласти. Мы совсем немного опоздали: придется довольствоваться туристическими муляжами древних традиций. А ведь в непроходимых тропических джунглях, в глубине Вити-Леву, пока еще вожди пьют кавуянггону по ритуалу, освященному далекими предками!

Ситуация меняется стремительно: от Папанина поступила радиограмма о том, что фиджийские власти не разрешают заход и работы в своих территориальных водах. Предписано идти в Велингтон.

Топлива осталось всего на десять суток, а до ревущих сороковых, где расположилась Новая Зеландия, — целая неделя ходу! Капитан не отходит от радиста, так как с Фиджи еще не все потеряно: сувинский агент попросил обождать на связи. Все очень неопределенно, но курс пока не меняем. До Сувы 285 миль…

Радиорубка работала до глубокой ночи: связь с Австралией, Сувой, Москвой. В полночь капитан по радиотелефону звонил во Владивосток. Эта кипучая деятельность принесла следующие плоды. От агента поступила четвертая радиограмма — нас ждут с нетерпением! Правда, работать в фиджийских водах не разрешено, потому что заявленный План-программой остров Лау — собственность премьер-министра, хозяин как раз там отдыхает и просит не беспокоить. Пришла радиограмма из Москвы— там, если фиджийское правительство согласно, против захода не возражают. Полдела! Пользуясь полосой везения, радист отстучал также запрос на разрешение работ в Тонга. Был бы сегодня в хорошем расположении духа его величество тонганской король Тупоу IV!

Вокруг посветлело, появилось солнце, как будто радуясь нашим удачам. И даже успокаивается море!

Сегодня состоялся Большой сбор. Слабо знакомым с географией объяснили, что Океания делится на Меланезию (Черные острова, темнокожие люди), Полинезию — многочисленные острова, населенные светлокожими полинезийцами, и Микронезию — острова маленькие, люди — промежуточные. По плану мы посетим все, а начинаем с типично Меланезийского архипелага Фиджи. После увлекательных рассказов о каннибальских вождях с непродолжительной заключительной речью выступил старпом:

— Здесь капитан очень правильно говорил о зарубежных контактах. Наука — да, им контакты необходимы. А нам с вами — экипаж, моряки; для нас это заход деловой: пива попили — и никаких контактов!

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Тихо. Утро. По трапам бегают наши, индусы, рослые фиджийцы. Мы стоим у причальной стенки, у которой швартовались Стивенсон и Джек Лондон, сделавшие свои романтические открытия в в странах Южных морей.

А географические открытия длились почти двести лет: жуткая репутация Фиджи отпугивала мореплавателей. Во время третьего путешествия по Тихому океану Кук записал: «Здешние туземцы – ужасные людоеды… Они съедают своих побежденных противников». Островитяне так и не позволили Куку произвести высадку, обстреляв его моряков стрелами.

Многие острова Фиджийского архипелага детально описал английский капитан Блай во время своего злополучного плавания на баркасе в 1789 году. В утлый баркас его вместе с несколькими верными людьми высадили мятежники из экипажа «Баунти». Пролив между самыми большими островами Вити-Леву и Вануа-Леву, где Блай едва не попал в руки каннибалов (на современных картах Блайз-уотер) раньше назывался проливом Длинная свинья — так туземцы называли жертву, предназначенную к съедению.

За два века знаменитых открывателей оказалось множество. Среди   них   числятся   и   русские  капитаны  М.П.Лазарев  и Ф.Ф.Беллинсгаузен. Однако истинно первыми считаются матросы шхуны «Арго», доставлявшей товары из Китая, а заодно и арестантов в австралийские тюрьмы. В сильный тайфун шхуна разбилась на фиджийских рифах, но кое-кто из экипажа сумел вплавь достичь берега. Этим спасенным вообще везло: накануне ночью на небе появилась яркая комета, и туземцы уже морально подготовились к необычному. А днем с неба посыпались белые шарики — невиданный в этих краях град! Рассудив, что это сыплются белые звезды, специально посланные белыми богами для спасения белых людей, аборигены не только не тронули пришельцев, но и всячески их облагодетельствовали. «Аргонавты» разбрелись по архипелагу, стали вождями, собственниками жен и счастливыми отцами многочисленных младенцев!

Целые страницы фиджийской истории связаны с именами авантюристов, среди которых английский пират Чарльз Сэвидж. промышлявший в Южных морях, — особая достопримечательность. Однажды он сам был захвачен тонганцами, среди которых прожил несколько лет и выучил местный язык. Капитан случайно зашедшего на острова Тонга судна «Элиса» решил взять Сэвиджа на борт, здраво рассудив, что тот может пригодиться как знаток обычаев и переводчик при плавании среди почти неизвестных тогда островов. «Эллиса» разделила судьбу «Арго», но Сэвиджу в числе немногих удалось добраться до берега островка Наираи, и даже с ружьем! Огнестрельное оружие сослужило ему хорошую службу: посмотреть на белого, стреляющего «огненными стрелами», съезжались туземцы со всего архипелага, не исключая самых значительных вождей.

Правители Фиджи распространяли свою власть с малого плацдарма — крохотного островка Мбау, который непросто отыскать даже на подробных картах! Вождь Мбануве увеличивал свое владение мирными средствами — с помощью каменных плотин (примерно так сейчас поступают в Сингапуре). Это было слишком кропотливое занятие, и его сын Науливоу пошел проторенным путем войн и набегов. Как раз Науливоу и использовал Сэвиджа с его внушающим страх и ужас ружьем для расширения подвластной территории. Правда, во время одной из карательных экспедиций туземцы Вануа-Леву убили пирата менее прогрессивным способом — камнями, и из черепа изготовили полезные вещи — рыболовные крючки.

Когда умер Науливоу, власть перешла в руки его брата Таноа. Этот изобрел и вовсе оригинальный способ экспансии: он заключал дипломатические браки! Не совсем понятно, за что немолодого, маленького Таноа с неказистым обликом и перебитой переносицей обожали женщины, но одна из жен приютила его у себя, когда случился дворцовый переворот. Вождь бежал так поспешно, что позабыл захватить юного сына Серу. Судьбе было угодно, чтобы этот случай выдвинул Серу в число самых значительных исторических личностей Фиджи. Мятежники его не тронули и даже не взяли под стражу. Дело в том. что, по туземным верованиям, характер ребенка определяет вскормившая его женщина. Но мать Серу умерла при родах, и сын питался соком сахарного тростника, он должен был стать слабым, как стебель этою растения. До совершеннолетия так оно и было: Серу сладко проводил время с женщинами и совсем не интересовался военными подвигами отца. Однако во время мятежа юноша показал норов вождя. С помощью верных людей он вернул власть родителю, за что Таноа назвал его Такомбау — победитель Мбау.

Такомбау стал могущественным еще при жизни отца, а во время своего правления сумел подчинить себе почти весь архипелаг. Шла середина девятнадцатого века. Привлеченные богатством островов, колониальные державы начали оказывать на Такомбау дипломатическое давление. Первое консульство на Фиджи в 1845 году открыли США. 4 июля 1Я49 года консул Джон Уильяме пригласил вождя со свитой отпраздновать день независимости Соединенных Штатов. Праздник проходил с американским размахом и закончился грандиозном пожаром ог церемониального фейерверка. Аборигены до роли пожарных не унизились и убрались восвояси, не забыв прихватить сувениры из полыхавшего магазина. Не долго думая, все убытки в 5 тысяч долларов Уильяме записал на Такомбау, а так как у вождя никаких денег не было, долг рос себе и рос в соответствии с процентами. В 1855 году у фиджийского побережья бросил якорь американский военный корабль «Джон Адаме». На его борту знатному гостю Такомбау на выбор предложили следующее меню: вернуть долг (уже 44 тысячи долларов!), передать острова США или отправиться пленником в Калифорнию. Вождю ничего не оставалось, как подписать кабальное соглашение. Зато, как только на Фиджи прибыл британский консул, Такомбау тут же предложил свои владения королеве.

Пока британская корона удовлетворяла свои интересы в других географических районах, Такомбау устроил у себя королевство на английский манер. Разница состояла в малом: у новоиспеченного монарха денег не было, так что его королевство никак не процветало. В конце концов пришлось подарить его Великобритании насовсем.

Остаток дней король провел в путешествиях. В Австралии он заболел неизвестной на Фиджи корью, и когда он вернулся на родину. там вспыхнула невиданная эпидемия, унесшая жизни четверти населения. В числе последних умер Такомбау — человек могучего сложения, первый и единственный король не только Фиджи, но и всей Меланезии!

А острова тем временем колонизировались. В 1872 году лорд Лейстер Смит разбил на Вити-Леву первую плантацию сахарного тростника. Рос он здесь великолепно, однако сказочный урожаи некому было убирать: фиджийцам вполне хватало кокосовых орехов, рыбы и таро, и они совсем не собирались гнуть спину из-за нескольких несъедобных шиллингов! Работников отыскали в Бенгалии: в Индии тысячи крестьян умирали с голоду. С рабочими заключали пятилетний контракт, по которому оплачивался проезд в один конец. На обратный путь заработать обычно не удавалось, так что приходилось подписывать еще один контракт.

Десять лет без женщин — срок достаточно большой. Англичане, наконец, это поняли, и разрешили привозить из Индии жен. Произошел демографический взрыв, сравнявший число местных жителей и индийцев. Теперь на Фиджи индийское население даже преобладает.

Берег пахнет сладковатой, поджаренной на сливочном маслекартошкой — это вывозят копру в другие, некокосовые страны. Пройти в столицу можно только через базар, через груды ананасов, манго, связки бананов и еще тысячи неизвестных плодов! Вот, наконец, плоды хлебного дерева и большие длинные мучнистые коренья самое то, от которого, говорят, можно поправиться в два счета.

Очень зелено и ярко. Крупными белыми и красными цветами усыпаны деревья гибискуса. Сува приземиста, прячется в пальмах. Здесь и не положено строить дом выше кокосовой пальмы, которая для местных жителей и пища, и утоляющий жажду напиток, и строительный материал для хижин, и вообще — вся материальная сторона жизни! Рассказывают, как во времена междоусобиц один абориген просидел на ее верхушке целых два месяца среди осаждающих врагов, от которых он отбивался все теми же орехами. Спилить дерево ножами, имевшимися на вооружении, не удалось, так что осаду пришлось снять. Ну да, я же помню в «Стрейтс тайме»: «Житель Суматры, проведший 19 месяцев на верхушке кокосовой пальмы, все еще отказывается спуститься вниз…» Оказывается распространенное явление в тропических краях!

Пестрыми вывесками на английском, фиджийском, японском, хинди и китайском испещрена торговая Камминг стрит. По ней в красках и оригинальных белых юбочках с зубчиками снизу прогуливаются полицейские. Много лавочек. Правда, ассортимент в них небогатый, рассчитанный на туристов: бусы, коврики тапы — из особым способом выделанной коры местного дерева, чашки для напитка вождей — кавы.

На главной столичной улице Виктория-Пэрейд магазины солиднее, и сама улица банков, отелей строже. Она плавно переходит в Куин-Элизабет Драйв, ведущую к Альберт-парку, разбитому у губернаторского дворца. Генерал-губернатор независимого государства Рату Джордж Какобау (Такомбау) — потомок каннибальского короля. На зеленых, стриженных по-английски газонах парка играют в гольф. В августе-сентябре здесь обычно проводится грандиозный праздник — Гибискус-фестиваль, на котором избирается мисс Фиджи, а молодежь соревнуется в искусстве исполнения национальных танцев. Какие все же дружелюбные жители! Вот индиец схватил меня за руку и интересуется, откуда?

— Россия? Это ваш корабль стоит на пирсе?

Он сделал сердечное рукопожатие и вручил деревянный кинжал:

— Сувенир!

По душевной простоте я и вправду подумал, что сувенир, но на всякий случай спросил, сколько он стоит. Индеец вроде бы даже застеснялся. Забеспокоился и я — вдруг обидел человека? Но он вытащил второй кинжал и маску:

— Только три доллара!

Ну, о чем вопрос! Я представил себе, как украсит эта маска со скрещенными кинжалами домашний интерьер, достал на свет свою валюту и попался аки кур во щи. Уж и не знаю, как получилось, только все это деревянное великолепие, причем без маски, обошлось мне в 5 долларов (Надя большая потом била меня купленными кинжалами, приговаривая: «И зачем таким дуракам валюту дают?»).

А ничего! У меня все равно еще остались два доллара и мелочь, так что на музей, по крайней мере, должно хватить!

Одноэтажный музей Фиджи спрятался в тенистых деревьях на периферии Альберт-парка. Главная экспозиция — коллекция судов аборигенного флота, украшением которой является огромное боевое каноэ. Среди обломков кораблекрушений попадаются ценные вещи, даже детали знаменитого «Баунти». На стенах я нашел портреты Таноа и Такомбау с их жизнеописаниями. Однако самое острое музейное блюдо, от которого у европейцев холодеет в животах, — стенд каннибальских обрядов. Аборигены были большие гурманы: убитого врага — «длинную свинью» — варили с приправами! Для употребления человеческого мяса существовали специальные четырехзубные деревянные вилки: большие для крупных кусков, средние и, наконец, совсем маленькие десертные — поковыряться в мозгах. Обглоданные кости и несъедобные половые органы после трапезы заклинивались в щели между деревьями. У некоторых вождей был в ходу обычай в честь каждой жертвы ставить камень возле жилища. Один из них соорудил таким образом целую дорожку из 841 камня. За трудолюбие он даже удостоился похвалы гостя-миссионера, который и стал на той дорожке 842-м!

Под напором цивилизации традиции отступают в глубь острова и в прошлое: последнюю «длинную свинью» на Фиджи съели в 1947 году. Спрятавшись за боевым каноэ, я пересчитал мелочь и потратился в музейном киоске на каннибальскую вилку: будет что показать друзьям и повод нарассказывать экзотических небылиц!

Увольнение завершилось в кино. Демонстрировали «8.Н.Е.» Нонстоп, и когда в темноте, едва не отдавив собственные и чужие ноги, мы нашли свободные места, шли ролики с видами атлантических пляжей. Наконец, пошла «ОНА». Миловидная ковбойка и секретная сотрудница великолепно одевалась, раздевалась, убивала и усыпляла, выведывая тайны у простодушных поклонников. Разумеется, ей мешали разгневанные законные любовницы. Одна из них — спортсменка-тяжеловес, втрое крупнее Молина, с необузданной тупостью крушила все на своем пути.Но… красота победила!

Самое интересное в фильме — реакция зрителей: любое экранное действие вызывало бурю восторга, смеха или ярости. Народ сильно переживает такую ерунду, что даже неудобно за наше северное хладнокровие.

Кино досмотреть не удалось: пробило семь, а это значит, что пора возвращаться на судно. Завтра, если не проспим, в пять утра договорились сходить на ракушачий рынок — моллюски доставляются рано.

Несмотря на рань, совсем светло. Грузчики и докеры свое отоспали — бодры, как после зарядки, и шумно приветливы: «Доброе утро! Как дела?» В Суве многие еще знают «Добрый день», что произносят почти с ленинградским выговором. Ну, а «зуб» просят в каждой лавочке! Оказывается, возвращаясь из Антарктики, китобои часто совершали выгодный обмен: кость идет на поделки, она здесь высоко ценится, а зубы кашалотов даже засчитываются в счет приданого.

Базар только что проснулся. Вероятно, многие тут и ночуют: под примятыми листьями пандануса, в которые заворачивают плоды, после сна причесываются женщины. Надя большая заинтересовалась водорослью, которую для свежести поливали водой. Попробовали: на вкус она удивительно напоминает кетовую икру — соленая и хрустит, даром, что зеленая. Хозяин объяснил, что нама (так называется водоросль по-фиджийски) растет над кораллами. Надо будет поискать…

Шевелятся связки полуживых крабов, в рыбном ряду раскладывают макрель, саблю, коралловых и еще множество, по нашему соображению, несъедобных рыб. Моллюсков нет — только пустые раковины от них, а это не так интересно.

Выбраться из таро, батата, манго и других плодов, ничего не раздавив, почти невозможно. Молин вильнул в соседний ряд, и краем глаза я вижу, как он приценивается к корешкам кавы: «Хау мач?» Чудак! Это же очень дорого: несколько таких корешков — драгоценный подарок!

После завтрака разделились: Молин отправился досконально исследовать магазины, а мы с Юрием Петровичем и обеими Надями договорились бродить бесцельно.

Столица небольшая, в ней всего 65 тысяч населения. По любой перпендикулярной к Виктории-Пэрейд улице, поднимающейся к подножию гор, за 10-15 минут можно достичь окраины, где ни рекламы, ни магазинов — спокойно и тихо. Сувинцы обитают в легких, похожих на наши садовые домиках, по крышу увязших в зелени. Из всех хижин кричат: «Добрый день!», на что мы выучились отвечать: «Булла венока!» Уже вся Сува извещена о нашем приходе, Сува приветлива и улыбается! Попалась компания пацанов. Дети красивы повсюду, а эти, с огромными черными глазами на пол-лица — особенно. Аккуратно приодетый мальчик, положив в ногах ноты, пиликает на скрипке домашнее задание, другие слушают, раскрыв рты. Чуть подальше дети такого же возраста, но из другой социальной среды, таскают ведра на стройке — зарабатывают!

«Дети красивы повсюду, а эти, с огромными черными глазами на пол-лица — особенно», о-ва Фиджи

О фиджийских заработках нам рассказали вот что. Самая высокооплачиваемая категория — портовые рабочие: докер получает 30-50 долларов в неделю. Но остальные — всего 7-8. При существующих ценах (фунт мяса— 90 центов, ярд ткани — 1 доллар, обувь — 7-12 долларов) любая побочная работа — благо, так что детский труд — большое подспорье для семьи.

За огромный рост, жесткую курчавую шевелюру, одинаковую у женщин и мужчин, и темную кожу фиджийцев называют неграми Океании. В Океании это самый крупный аборигенный народ, но численность его все же меньше половины полумиллионного населения архипелага. Большинство — индийцы, которые, правда, в основном оттеснены на север Вити-Леву, где сосредоточены тростниковые плантации. Индийцы, когда-то начинавшие с шиллингов, приобрели вкус к торговле и теперь стали богаче самих фиджийцев. Они позволяют себе траты на образование детей, что стоит немалых денег. Коренное население малограмотно, а местные законы дискриминируют индийцев в управлении страной. Но как управлять без образования? Получается неважно. В этом корень национальных трений между общинами, заложенный еще колониальной политикой англичан, грозящих выйти из-под контроля в любую минуту.

Как ни удалялись мы от центра, от лавочек, но все дороги приводят к ним. И сразу слышу знакомое «Хау мач?»

— Привет, Молин!

Мы с удовольствием зарылись в сокровища книжного магазина. На отдельной полке специально для туристов обнаружились прекрасно изданные фотоальбомы столиц мира. Юрий Петрович почти сразу наткнулся на шедевр голландской полиграфии «Москва». Сначала церкви. Внезапно они кончились и замелькали сцены русской народной жизни: женщины на бетонных работах; опять женщины (все, как говорится, «в теле»!) в забрызганных известкой ватниках «перекуривают» на строительных лесах, а пониже, развалившись на траве, бригадир мужского пола изучает «Правду»; очереди и давка, вырвавшаяся из толпы счастливая покупательница дефицитной кофточки, которую рассматривают десяток голов! Все-таки это возмутительно: помойки можно найти в любой стране. Вот пойду и наснимаю детей на стройке!

Вернулись на причал, а над ним — одни мачты! Ну, и забункеровали судно, так и потопить недолго! Оказалось, что здесь большая приливно-отливная разница: через пять часов корабль снова возвысился над причальной стенкой.

Прилив во всем его великолепии мы наблюдали сегодня в Науваи, на северо-западе Внти-Леву.

Джип агента Морриса не предназначен для такого количества ГРУЗНЫХ пассажиров, а в него поместились капитан. Молин. переводчик, Надя большая. Толя Степпненко и немножко тех, кто потоньше, мы с Юрием Петровичем и Виктория Романовна.

Первая остановка произошла сразу на выезде из порта. Таможенник долго щупал наши съестные припасы, но когда получил небольшой сувенир, сказал «0’кей!» Дальше — заправка. Пока деятельный Моррис совершал какие-то операции в соседней конторе, заправщик ходил сужающимися кругами: пришлось расколоться на пачку сигарет. Он широчайше улыбнулся, пообещав заправить джип «до плешки».

Мы едем на запад по дороге Королевы. Дорога Короля начинается на севере острова и замыкает прибрежное автомобильное кольцо у Сувы с востока. Показались лазурная бухта, яхтклуб, справа промелькнуло кладбище, и столица осталась позади.

Красиво: пальмы, баньяны со множеством стволов и свисающих ВОЗДУШНЫХ корней — будущих стволов дерева-шатра. Сделав крюк, проехали мимо ухоженных уютных вилл Воскресенье — разгар уик-энда. В речках купаются голые дети. Над дорогой нависла мрачная скала Моррис сказал, что скалу называют Биг Фингер — большой палец.

Вот, наконец, и берег, только остановиться можно не везде: много частных пляжей.

Отлив… Аквамариновое море, уходящее до островков, окружающих Вити-Деву Самый левый из них — остров огнеходцев Мбеннга. Время от времени, когда в Суву заходит круизный пароход, для богатых туристов устраиваются представления. Роется яма, в которую наваливают качни и дрова. Костер горит целые сутки, и камни раскаляются добела. Тогда огнеходцы, которые к церемонии готовятся не1ве, соблюдая определенную диету, молясь и воздерживаясь от общения с женщинами, начинают свои пляски. Недоверчивые даже ощупывали у них пятки — прохладные! Что за удивительные возможности у человеческого организма?  И ведь не только на Фиджи известны пляски огнеходцев: я помню такое же представление в Южной Болгарии, да вот и в Сингапуре, в храме Шри Марриаман мы наблюдали то же самое!

Уик-энд получается превосходный! У берега вода – кипяток. Толя с Молиным нанырялись до одури, притащили несколько видов лямбисов и конусов. Я босиком побродил по острым пористом кораллам. Органики немного, лишь в щелях прячутся мелкие каурешки, раковины которых приспособили для своих домиков рачки-отшельники.

Скатерть расстелили прямо на песке, едим и пьем хорошее фиджийское пиво, беседуя с Морисом и неизвестно откуда взявшимся индусом. Темы разговоров не бог весть как глубоки, но нам интересно все, а собеседникам с гостями явно приятно. Мистер Моррис хоть и заочно (никогда не был), но давно симпатизирует Советскому Союзу Он даже всех своих семерых детей назвал русскими именами!

Так вот. Дети на Фиджи учатся в двухгодичных начальных школах и в школах второй ступени. Учиться необязательно, и за это нужно платить. К тому же, несмотря на наличие трех учительских колледжей остро не хватает преподавателей. Дальнейшее образование состою тельные граждане (в основном индийцы) получают в Австралии. Новой Зеландии и Великобритании. Кроме упомянутых колледжей, в Суве есть еще медицинская и сельскохозяйственная школы, три школы служителей культа. Технический институт. В 1968 году в столице открылся Южно-Тихоокеанский университет с четырьмя факультетами. Его невысокие корпуса-коттеджи мы видели за Сувинским парком по дороге Короля. Обучение на 1-м курсе университета обходится в 60 фиджийских долларов, потом плата удваивается за каждый новый курс. Это не все: студент обязан внести 300 долларов за питание и лабораторные занятия, сколько-то в студенческую ассоциацию и еще, и еще…

Прилив начался бурно. Волны накатываются одна на другую, и каждая следующая прямо на глазах поглощает десятки метров прибрежного пространства. Вода кипит!

Ребята пошли переодеваться. Молина без трусов наблюдали две молодые индийки, за что подарили ему кокос: за все нужно платить, а толщина очень ценится в этих краях!

Моррис вдруг заторопился: по детально продуманной им программе надо еще успеть попробовать мороженого. Идем с бешеной скоростью. Отдых отдыхом, но агентские обязанности Моррис не забывает и на ходу устраивает наши дела: по радиотелефону он то дело связывается с Тонга, Кирибати, Австралией.

Друзей у нашего агента полно на всем острове, а здесь на севере, во владениях индийцев, его знают все. Небольшая лавочка которой мы угощались орэнджем и мороженым, тоже принадлежит моррисовым друзьям. Молин, конечно, сразу исследовал, что продают — предметы первой необходимости. Возле лавочки я успел сфотографировать тамила с огромными таинственными глазами и шоколадной кожей на которой красиво сверкала золотая цепочка.

Ещё час в духоте кабины (самому Моррису холодно, но он вежливо разрешил приоткрыть боковое стекло) — и снова Сува, порт, белоснежные борта нашего «Профессора». Закат.

Тишина и покой.

Солнце жечь перестало

Сладко пахнут копрой

Острова каннибалов.

По судну проходит экскурсия детей из ближайшей школы под предводительством чопорной учительницы. Экскурсантам. Моррису и даже прибывшим взять интервью корреспондентам «Фиджи Таймер — больше всего понравился виварий На острове, где почти нет млекопитающих (даже собак я видел только одной, дворовой породы), наши мыши — привозной зоопарк.

— А когда они подрастут, то будут такие?

И разводят руки пошире, изображая размер свиньи…

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

24 ноября, понедельник. В 7.30. прибыл лоцман и начал проводку через прибрежные рифы. на которых пенится прибой, мимо японской шхуны, застрявшей до полного заржавления на кораллах Вити-.Теву уменьшается, поглощается теплым туманом и пропадает совсем…

Сингапурский экскурсовод «Юра» и Юрий Петрович имеют сходные точки зрения об удачных для дела временах По «юризму», понедельник — счастливый день Сегодня это так: правительство Тонга разрешило работать на своих островах! Из радиорубки новость мгновенно проникла через переборки.

Пока обсуждали радостное событие, меня по спикеру вызвали на мостик: вот-вот пройдем через линию пересечения дат, во вчерашний день и нужно что-то теплое и хорошее сказать стихами. Достал-таки помполит, прославление мне обеспечивает, чтобы и самом деле не бросил!

В кают-компании беспечно ужинали, снаружи хлестал дождь, а мы на мостике, не отрываясь, смотрели на табло навигационной системы Минуты, минуты… и вдруг «прошел» спутник, скорректировав время и координаты. Точность невероятная! Штурман Игорь, красивый и веселый, сам ешё не бывавший в западном полушарии ни разу, взял в руки микрофон:

— В 19 часов 37 минут 34 секунды наше СУДНО перешло из восточного в западное полушарие и пересекло линию смены дат в точке с координатами: 180 градусов ровно. 19°09-974 южной широты!

На экспедиционном чае «наука» уже успела поздравить капитана пирогом и аплодисментами. Вообше-то день рождения у него был два дня назад, но в портах капитаны личные даты не празднуют. А сейчас в море— можно.

Капитанский бал состоялся вечером. Каждого входящего в 420-ю виновник торжества встречал крепким рукопожатием, а некоторые удостоились даже объятия. На имениннике просторная рубашка с расписными драконами, и он ждет тост. Тост сказал Молин, равный по толщине:

— Сейчас, когда мы находимся не только в другом полушарии, но и в другой его части, и вообще — путаница, один лишь капитан уверенно ориентируется в обстановке, вселяя надежду, что путь наш правильный. Ваше здоровье, капитан!

Во втором тосте «за родителей» Молин промазал — нет уже у капитана родителей. Мо.тин расстроился, скис и ушел ночевать. За ним потихоньку стали разбредаться и другие. Остались только настоящие моряки. Впрочем, совсем настоящих — из экипажа — так никого и не было. Странно… Я заметил, что на днях рождения у нас только вначале внимание новорожденному, а потом так, беседа… Никто никого не слушает, сам хочет выговориться, рассказать о себе, своё… Так бывает от длительной одинокости. когда свое, накопившись сверх меры, застилает белый свет. Ах, штормы и штормы, крадущие общее время. — они разъединяют Хорошо. что ушел капитан, а то неловко.

— Как вспоминаю коралловое море! Неделю плывешь, вторую — никого и ничего. Жутко, — тихо призналась Оля. — особенно ночью.

— Ночью страшно, — согласилась Виктория Романовна. – Вода черная, кипит, как в аду! Только представишь, что под тобой четыре километр.

— Всё-таки это чуждо человеку. Нет, я понимаю, конечно, — транспорт, исследования и все такое, но когда плывут просто так – в одиночку или на плотах…

— То герои, а мы безвестные труженики моря, — вставил Степаненко, чтобы увести разговор от угрожавшего ему пессимистического конца.

— Чуждо, чуждо! — с вызовом посмотрела на него Оля. — Безлюдные пустыни и горы тоже, в которые суются неизвестно кто и зачем!

— Суются ясно зачем, — хмуро ответил я, почувствовал камень в свой огород. — А вот ты зачем пошла в рейс, заставляли что ли?

— Потому что дура! Понятия не имела, что это такое, уж будьте уверены, второй раз ошибки не совершу! Ладно я — на первый раз можно во что хочешь вляпаться, но почему это некоторые все время лазят в горы? Плевать оттуда на мелочи?

— Потому что, чем выше вверх, тем меньше низости.

— Красиво, — взорвалась долго молчавшая Надя большая. — Значит, у нас на уровне моря сплошные низости!

— Ну что ты, Надя, придираешься, — начал оправдываться я. — И слова не мои, и не к этому месту. Здесь тоже можно придумать, на-

пример: «чем дальше от берегов…»

— Лучше чаю попейте, пирог пропадает, — примиряюще сказала Виктория Романовна.

Усталость, как после очень трудного дня. Ни чаю не хочется, ни пирогов, даже говорить лень. Смотреть бы на мигающие лампочки, табло «Навигатора», на котором медленно меняются последние цифры миль и координат, да слушать дрожь переборок.

— Иногда кажется, что вообще нет берегов, — тихо произнесла Оля.

— Пусть там и больше низостей, Господи, какая редкость и удача — жить; выпал шанс, который никогда больше не случится! Люди и живут-то миг, а на что его тратят — на очередь, карьеру, зависть или подлость…

Толя встал:

— Хватит философствовать, пора по каютам!

Я спустился на главную палубу, где на ходу лизнул у Славы мороженого, которое он стащил на банкете и нес припрятывать для девушек.

— Много краски намешали в синтетику! Ты всерьез, что ли, собираешься угощать этой пластмассой?

— Фиджийское, — обиделся Слава. — В Суве такое ели и не умерли.

— На Фиджи могут, — согласился я. — Они и людей едят!

— Алексей! — крикнула сверху Надя большая. — Юрий Петрович зовет кофе пить!

Кофе только предлог. В сердцах Надя выговорила, что не по душе мне ни экспедиция, ни море, и вообще я ничем не интересуюсь:

— Нравятся тебе горы, так и сидел бы там!

И еще Юрий Петрович поддакнул, что, по-видимому, компания на судне меня не устраивает. Откуда взяли? Только настроение испортили. Вот тебе и понедельник — счастливый день. А? Что? Уже вторник…

Заметив перемну настроения, Надя спохватилась и сменила пластинку на доброжелательную. Но осадок остался.

— Ладно, спокойной ночи!

Я пошел успокоиться к деду. У него уже отчаевничали и разошлись. Еще поставить? Нет, хватит, пожалуй, и кофе и чаю — в животе урчит.

— Как капитанский бал?

— Отпраздновали. А почему из экипажа никого не было? Ну, у тебя с ним какие-то разногласия, а штурмана?

— Вахты. И потом не полагается — панибратство.

— Ас нами — не панибратство?

— Посреди науки авторитет не подкашивает. Для него вы нечто вроде независимой организации — отдушина. Любому иногда нужно душу отвести!

Дед прав. В подведомственном кругу душу отводить неуместно: одни найдут начальника слабым, размазней, другие, чего доброго, используют это в служебных отношениях… Если друзья независимы, дружба крепче.

— Мы с доктором сейчас знаешь, что обсуждали? Ваш спор о науке. Ну, помнишь, на палубе, ночью — насчет идей и исполнителей?

— Помню, — насупился я. — Глупо получилось — не спор, а свара. После таких споров не единомышленников а врагов наживают.

— Я о том же. Эти ваши… генераторы идей — им, должно быть, достается?

— Само собой!

— Так это не только в науке. Кто такие ваши «генераторы»? Личности! В однородной толпе время идет тягуче, тихо, как в болоте, и видимость хорошего морального климата. Если появляется личность — это камень в то болото, идут круги, а среда поляризуется: враги, друзья и инертная масса, которую используют в борьбе обе стороны. «Болотная» ситуация с хорошим моральным климатом — полный застой. Получается, что наличие недоброжелателей — явление прогрессивное!

— Зло — оно хищное, а ну как сожрут добропорядочную личность?

— Сожрут! Ряска быстро все затягивает, и не найдешь, где камень упал. В болотах протоки надо делать, чтоб все время свежая вода…

Опять путаница с полушариями! Радист сообщил в Тонга дату прихода, но там декретное фиджийское время, и нас, оказывается, ждали сегодня.

Позвонил дед. Попросил зайти и полюбоваться Молиным. Молин-таки купил на сувинском базаре несколько корешков кавы. Уже попробовал, схватил «кайф» и ожил после вчерашней неудачи на капитанском празднике. Он пообещал напоить и меня, но позже, перед чаем — для кавы обязательно требуется «натощак».

Каву , вопреки древней ритуальности, на судне пьют из рюмки. По вкусу она напоминает сильно разбавленный бензин. Пока кайфа нет, зато отнялись ноги.

Объявили Большой сбор, на котором, в частности, пытались выучить название тонганской денежной единицы — паанга. С этого королевства начинается наш путь по Полинезии. Пока по каютам читаем все, что о нем имеется.

По справочникам, низкие коралловые атоллы Тонга разбросались в Южных морях до самого тропика Козерога. На эти атоллы мореплаватели натыкались с начала XVI века — сначала голландцы Схоутен и Лемер (открывший и мыс Горн), потом Абель Тасман и капитан Уоллис. У Кука это были любимые острова: местные жители принимали его так сердечно, что он назвал архипелаг Островами Дружбы. Так они и обозначались на картах до недавнего времени. По причине отсутствия письменности свою историю тонганцы не записывали, но знают ее напамять за тысячелетие, дословно передавая в легендах из поколения в поколение. Конечно, это история правителей — туи-тонга, ведущих происхождение от богов. Естественно, что потомки богов — короли обожествляются тоже. О тонганских королях, пожалуй, стоит рассказать, потому что без такого рассказа впечатления от островов покажутся не совсем понятными. Король — единственный в государстве человек, которого нельзя татуировать. Поклонение даже привело к созданию специального церемониального языка: в одних выражениях ведут беседу с монархом, в других — со знатью, с простолюдинами разговаривают по-простому. Если, скажем, король опьянел, он — «малахиа»; если опьянел вождь, то он «кона»; простой подвыпивший островитянин — «матехекона». Голова короля — «века», менее возвышенная голова вождя — только «фотонга», а у остальных и вовсе — «улу».

Основатель ныне правящей династии Тупоу король Георг Тупоу I — сороковой туи-тонга. При нем осуществилась важная социальная реформа: из верховых вождей и близких друзей была создана своеобразная полинезийская аристократия — нопеле. Нопеле и сейчас формируют Личный королевский совет. Тупоу I ввел много новшеств, провозгласил конституцию, а королевские указы издаются навечно и никогда не отменяются! Так и теперь каждый тонганец имеет право на участок земли размером в 100 на 100 офу. Офу — расстояние пальцами разведенных в стороны рук взрослого мужчины. Англичане пытались посоветовать королям пользоваться более точной мерой, но их только вежливо выслушали, и все осталось по-старому. В конце концов, справедливо: не сравнивать же потребности крупного и маленького аборигена! Распространение христианства тоже связано с именем Георга. Тупоу I придумал и нежное имя своей новой столице: Нукуалофа значит — Приют Любви.

В эпоху колониальных разделов гибкая политика тонганского двора помогла государству сохранить независимость. Англичане, правда, на некоторое время урезали суверенитет островов, но с 1970 года Тонга окончательно стало независимым. Георг умер в 1893 году девяноста семи лет. Ни его сын, ни даже внук так и не дождались престола. Наследником сумел стать лишь правнук — Тупоу II. Сыновей, однако, он не оставил, и после его смерти в 1918 году на престол вступила королевская дочь Салотэ, правившая страной 50 лет. Старший сын Салотэ, ныне здравствующий Тауваахау Тупоу IV — личность во всех смыслах незаурядная. При огромном росте (на глаз, больше двух метров!) и весе 170 кг он очень подвижен и сложен пропорционально. Это у него наследственное: прадед Георг имел рост 220 см и весил 150 кг, да и матушка была весьма могуча! Будучи еще принцем, король завершил образование в Калифорнии, где врачи, поразившиеся необычному телосложению, порекомендовали овощную диету, исключая, конечно, картофель. Простодушный принц поинтересовался, можно ли ему кушать любимое таро. Врачи о таком овоще никогда не слыхали, и не возражали. Вернувшись на родину, дисциплинированный король «сел на диету» из мучнистых корней таро, и в течение нескольких месяцев, к великой радости подданных, поправился еще на двадцать килограммов! Тауфаахау Тупоу IV короновался 4 июня 1967 года в соответствии с традициями. Тогда на главный остров Тонгатапу прибыла не только половина стотысячного населения архипелага, но и именитые гости из многих стран. После церемонии был устроен грандиозный фейерверк, а затем — многодневное питье кавы , танцы и представления. Король Тонга — просвещенный монарх, увлекающийся археологией и другими науками, а также спортом. Все свое королевство он обнырял и исследовал лично.

Ну вот, это о короле. Остальное попытаемся увидеть. Надо убедить помполита сделать экскурсию для осмотра королевских ланги и Блоу-хоулз. По плану, приход на лоцманскую стоянку завтра в семь утра. Все остальное зависит от обстоятельств, вернее от короля и его Личного совета.

По палубам гуляет ветер и очень холодно: все-таки южный край тропиков. Чувствуется, что заехали мы дальше некуда! Орион съехал на север, высоко на небосводе под Канопусом светится Ложный крест, а на месте настоящего — плотная облачность…

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Я очарован этим королевством! Еще ранним утром, когда встал вялый, и все мышцы стонали после одновременного просмотра сразу двух снов (последствия кавы?), когда выскочил на палубу, а вокруг зеленели десятки малюсеньких островков, я почувствовал, что увижу такое, чего уж точно не видел никогда!

Тонгатпу — очень низкий коралловый остров, его берега лишь очерчивают горизонт. Появился лоцман, от которого узнали, что единственный причал занят круизным пароходом из Австралии — какая-то «Принцесса» с туристами на борту: нам, следовательно, придется стоять на якоре. Прибыли власти — все как один толстые, симпатичные и в юбках. То есть, это лава-лава; юбка для нее — самый, пожалуй, подходящий одежный эквивалент из нашего гардероба. Оформили приход оперативно! Уже третий помощник выдает валюту. Паанги, даже выпущенные в нынешнем году, — грязные и мятые, но на них есть король и три подписи. Значит, действительные!

Наш ботик курсирует туда-сюда. У причала с разбегу, пренебрегая опасностью, бесстрашно ныряют пацаны. Такого множества красивых людей, наверное, нет больше нигде в мире! Кожа у них светлее, чем у меланезийцев — просто смуглость, приятный золотистый загар! Улыбка идет любому человеку, а у полинезийцев — ослепительна. Джинсы, шорты, лава-лава, плетеные пояса… Вообще в Приюте Любви украшают себя не дорого, подручными средствами, даже у юношей в шевелюре пылает яркий цветок гибискуса. Красиво, черт побери! Художник, для которого гармония и красота — идолы, не сумеет отвести взгляда. Как не понять Гогена?

У причала — базар, где продаются рыбы и раковины самых невероятных расцветок! Неужели их едят, или опять же для украшения? Ну вот он— деревянный королевский дворец с красивыми башенками. Иллюстрация к доброй детской сказке, но не бутафорский, а настоящий! Правда, ему больше ста лет, многим сказкам не больше. Из полосатой будки платонически улыбается личная охрана короля: во дворец нельзя. Жаль, хотелось посмотреть старушку 190-летнюю черепаху, которую подарил вождям капитан Кук. Впрочем, тут же выяснилось, что черепаха умерла еще в прошлом году. Через решетку видно, как внутри, под стенами дворца бродят гуси и куры из королевского курятника. Может быть, они проникли туда из соседней дачки? Но охрана вежливо объяснила: это не дачка, а министерство обороны, ведающее армией. И большая армия? — Ого, сорок гвардейцев!

«У причала - базар, где продаются рыбы и раковины самых невероятных расцветок...»

Экскурсии для осмотра королевской ланги не требуется — они тоже рядом. По полинезийским обычаям, гробницы Тупоу: Георга, Тупоу II и Салотэ сделаны в виде небольших пирамид. Ланги огорожены колючей проволокой, возле которой нас остановила милая пара. «Талофа!» — это приветствие. Девушка надела на меня гирлянду цветов — на счастье! Наверное, в ответ полагается дарить свой венок, но я еще не научился их плести, да и на дерево за цветами лазить неудобно. Как тут поступить? На всякий случай, я устно пожелал молодым людям счастья, и, видимо, они поняли, потому что ослепительно заулыбались.

Церковь, выстроенная в авангардистском стиле, тоже оказалась связанной с именем короля — в ней происходила коронация Тупоу IX. В честь события у ее входа водружен огромный полированный камень, на котором по-английски и тонгански подробно записано, что этот важнейший акт государственной жизни имел место именно здесь.

Общими усилиями цветы с шеи мы сняли и положили в сумку Нади, чтобы как-то выделяться среди прохожих. Прохожие не торопятся, наоборот, беззаботны, как на уик-энде. Это даже удивительно, потому что очевидно — достаток не бог весть какой! С черепашьей скоростью (по королевскому указу, она не должна превышать двадцать километров за час) передвигаются «форды» и «шевроле» — старинные, сильно побитые, но в цветах! В кузовах сидит столько человек, сколько улыбок. Истинно, денег в королевстве нет, но не в деньгах счастье!

В два часа открылся книжный магазинчик, и с улицы в него захлынула толпа, давно жаждавшая утоления читательского голода. Хотя да, читать умеют все, здесь ведь обязательное четырехлетнее обучение. Вдобавок бесплатное: кто ж платит за обязанности?

С товарами в нукуалофских магазинах не густо. Тонганцы — люди гордые, торговаться с ними стыдно даже Молину, к тому же на каждом предмете указана цена. Апофеоз местной торговли — базар, окруженный такси — малюсенькими открытыми колымажками вроде инвалидных, обильно завешанными цветочными гирляндами. Конечно, овощи и’фрукты, но есть и сувениры: плетеные, т тапы, ракушки. Мы с Надей маленькой едва оторвали Молина от ветки черною коралла, в которую он вцепился обеими руками и ни за что не хотел класть на место.

Столицу обошли в два счета, и снова вышли к причалу. Защищая рощицу норфолкских сосен, по берегу стоят пушки, снятые с потерпевших кораблекрушение судов и установленные по указу королевы Салотэ. Очевидно, для украшения — какая здесь война! А война, оказывается, достала и этот тропический уголок: перед министерством обороны — памятник погибшим в двух мировых войнах. На борьбу с Германией королевство выделило 5 тысяч человек — четверть всею мужского населения страны! Пять тысяч прекрасных полинезийских юношеи погибли за тридевять земель от родины, которая справедливо считается последним раем на Земле!

В пять часов в Нукуалофе закрыто все, даже туристское бюро на набережной, возле которого для самодовольства и устрашения туристов поставлен указатель. С ума сойти — до Лондона 18600 километров, даже до Токио — 12100!

«С ума сойти — до Лондона 18600 км, даже до Токио — 12100!» (Нукуалофе, королевство Тонго)

Тут тоже бродят неорганизованные «дикари», щупленький, с бородкой и станковым рюкзаком за спиной немец из Франкфурта поинтересовался, не круизное ли паше судно: он хотел бы побывать на островах. Нет, у нас научное судно. Еще многие спрашивают, откуда мы, не немцы ли, а когда узнают, что из Советского Союза, качают головами: «Очень далеко!» Можно подумать, что Германия ближе.

Встретили Юрия Петровича с Падей большой. Они уже съездили посмотреть на Ьлоу-хоулз и говорят, что это незабываемо. Ладно, что мы увидим завтра, а вот посчастливится ли еще посмотреть полинезийские танцы, которые в честь окончания учебного года начались сразу после нашего ухода на базаре? Какая неудача!

Отлив. По едва покрытому водой коралловому дну бродят мальчишки и собаки, что-то собирают… Без счета валяются ракушки. У нас клумбы в таких городах обкладывают белеными кирпичами, а здесь — тридакнами, для которых в московских сервантах выделяют самое почетное место.

«Отлив. По едва покрытому водой коралловому дну бродят малыши. Что-то собирают...»

По-прежнему купаются пацаны: дрожат, но все равно ныряют без продыху. Вот один, лет шести, заметив, что нам интересно, бросил жевать булку и с разбегу занырпул   классно! Только рваные шортики развеваются под прозрачным слоем воды. Л за ним девочка — совсем кроха лет трех-четырех. Купаются и ребята постарше, но парни прямо в рубахах, а девушки в платьях. Вымокнет и высохни, в крайнем случае лишнюю воду всегда можно выжать, раздевшись под пирсом.

С другой стороны причала грузится межостровной пароход «Северное небо». Между его мачтами развешены для просушки морскими ветрами акульи хвосты, головы и плавники Интересно, сколько народу может вместить эта посудина? Кажется, забито уже всё пространство — яблоку некуда упасть! Накрапывает дождик матросы натягивают тенты, а люди идут и идут по трапу! Вот примостился со своим рюкзаком и наш немец из Франкфурта…

Загрузиться в ботик в отлив очень непросто: он глубоко внизу — почти на человеческий рост. Сейчас еще ничего, а утром когда из него выбирались, для Нади пришлось устроить крестовину из рук, на которую она влезала босиком. Сами мы подпрыгивали, хватаясь за край причальной стенки, и подтягивались.

Юрий Петрович с капитаном придумывают, как гравировать памятную надпись на балалайке, которую они собираются подарить королю. Говорят, Тупоу IV лазал по дворцу с биноклем и интересовался нашим судном у придворных. Он бы с удовольствием сам появился у нас на борту, если бы не оковы дипломатического протокола.

Мы с Надей большой из запотевших стаканов пьем холодное вино, а Молин — каву. Великолепное королевство! Сделав большой глоток, Молин воскликнул:

— А ты вообще когда-нибудь, хоть самым дальним кусочком головы мог себе вообразить, что будешь гулять на полинезийском острове в Нукуалофе?

Нет, я не мог себе этого представить. Париж и Лондон мог еще допустить, но чтобы здесь!.. Такого счастливого Молина не видел никогда.

— Ноги от кавы не отнялись? Тогда — на улицу, все равно не заснешь!

С кормы Апполинарий Владимирович сачком подцепил морскую змею. Молин ухватил ее перчатками, отнес в лабораторию  посалил в стеклянную банку и набросал туда ваты с хлороформом. И все равно здоровенная полосатая гадина извивается! За то время пока она и щипалась, в справочниках вычитали, что вдох она делает через сорок минут. Написано, что даже в формалине один такой экземпляр прожил целых 20 мину! Надо ждать следующего вдоха. Наконец, змея открыла пасть и начала подыхать. Уходя, Оля на прощание шепнула Молину:

— Смотрите, не покусайте друг друга!

Чтобы извлечь яд, умерщвленной змее ножницами отрезали голову. Этот яд в тысячу раз ядовитей гадючьего. Хорошо, еще, что у морских змей маленький рот, и они могут ухватить лишь за выдающуюся часть!

Надя большая отвернулась и содрогалась всем телом. Только время от времени спрашивала:

— Уже отрезали?

То и дело бегаем на корму. Переводчик поймал клювастого саргана — экзотическую и вкусную рыбку. Я посмотрел, как по-деловому управляется Апполинарий Владимирович с сачком. Из бархатистой темноты на кормовой свет толчками направляется осьминог. Этого поймать проще простого— сам идет! Осьминог обегал всю палубу, не находя места для успокоения, пока Валера не схватил его за голову (или живот?). Федя притрагивался к щупальцам и гоготал на весь корабль — щекотно! Пока я сообщал об этой новости в лаборатории, вдруг почувствовал что-то холодное у ноги — это Федя присосал ко мне осьминога. С кормы закричали, что переводчик поймал еще одну змею. Я был уверен, что Молин и этой отрежет голову. Но нет, он поместил ее в банку живьем и стал снаружи показывать ей язык, чтобы змея злилась и скопила побольше яду. Ну их! Пора отправляться спать, потому что переполнение впечатлениями вредно.

Для тридцати человек автобус оказался тесноват. Тонганцы долго смотрели под колеса и, наконец, окончательно убедившись, что он просел, пересадили несколько человек в другой автомобиль. Теперь — самый раз! Получилась компактная кавалькада из двух моторизованных средств, на которых мимо кокосовых и банановых рощ мы пересекли остров Тонгатапу.

Вот они — Блоу-хоулз! При накате по всему берегу густо взмываются фонтаны. Многие века, день за днем вода буравила кораллы, пока в них не образовались сквозные дыры. Через отверстия, подпираемые давлением прибоя, устремляются в небо холодные гейзеры. Синхронная музыка струй — красивое зрелище!

В деревеньку Муо, где обитают тысячи достопримечательных летучих мышей, для разнообразия ехали другой стороной. Мыши и мыши: висят себе на деревьях головами вниз, иногда летают, ошалев от беспокойного сна. Жители рассказали нам, что это даже и не мыши, а летучие лисы — флай-фоксис, и они подбирают все окрестные посевы.

—Делов-то, истребить и все! — предложил Федька.

Оказалось, что трогать их нельзя. Самоанская невеста, выходившая замуж за туи-сонга, постаралась удивить возлюбленного чем-нибудь эдаким, чего у него не было, и в качестве подарка привезла с собой парочку этих флай-фоксис. За четыреста лет, прошедших после свадьбы, летучее потомство так выросло в числе, что стало настоящим бедствием. Но ведь королевские — значит, табу! И в деревеньке Муо, и в других местах Тонгатапу нам попадались кладбища. Кладбище — грустное место, но не в Полинезии. Холмики из ослепительно белого кораллового песка с цветами и разноцветными лоскутками. Даже могилы тонганцы наряжают, сообразуясь со своим чувством вкуса! Иногда над песчаным надгробием сооружено нечто вроде ворот, а на перекладине — такие же украшения…

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Ботик прождал у причала больше часа: нужно доставить на борт государственных представителей, а их все нет. Отход задержался до пяти вечера.

Ранним утром 28 ноября бросили якорь у группы островов Хапай. Наступил первый день забортных работ. На ботике вместе с представителями нас двенадцать. Отвалили и тарахтели мотором минут двадцать, пока не подошли к крошечному маломовому островку с коралловым пляжем, на котором из-за отсутствия человеческого населения некому загорать. Когда и я надел маску с трубкой, никто не возразил. Правда, от берега, на всякий случай, я не удаляюсь, предпочитая мелкие глубины. Риф мертвый, но какие великолепные по окраске рыбки шныряют среди безрадостных камней — настоящий аквариум! Особенно красивы флюоресцирующие голубым — они как синенькие светлячки!

Валера обучал меня водолазному искусству еще в судовом бассейне, но забыл проверить результат. Нырнуть могу, но потом надо искать опору, чтобы вылить из трубки воду. Как раз когда я занимался этим делом, подплыл Молин и поделился своим обо мне подводным впечатлением:

— Ты, когда ныряешь, кажется, что решил покончить самоубийством!

— Иди ты к черту! В трубку ж вода наливается!

— Продувать надо.

Молин погрузил голову, сильно выдохнул, и над ним появился фонтан, как над кашалотом. Я попробовал и вспомнил анекдот прокорову и козу:

Приезжала коза к корове опыт перенимать. Через некоторое время встречает ее корова и спрашивает:

— Ну что, коза, много теперь молока даешь?

— Не-е-е-е!

— Почему? Ты ж смотрела, как я молоко даю!

Наверное, и не талантливый. Погрузился еще несколько раз и ничего не нашел. Только потом узнал, что моллюски под водой от окружающей среды неотличимы — камни и все. Красивы они, когда отчищены, а кому надо их чистить на дне? До обеда так и пропогружался бестолку.

— Искать моллюска нужно, — назидал Молин, — и не по цветовому признаку, а по характерным очертаниям!

В три вышли снова. Наконец, и я отодрал от кораллов первую тридакну, с трудом взобрался с ластами на коралловую шапку и, захлебываясь, закричал Ребанюку, плававшему на пластмассовой лодке — мыльнице, чтобы немедленно греб ко мне. Когда я поднял эту тридакну над водой, в размерах она сильно убыла. Я и сам разочаровался, а Толя — вежливый человек, он только плюнул за борт и кисло сказал:

— Ложи!

— Не ложи, а клади, — автоматически поправил я.

— Сейчас положу, — пригрозил Толя. Он и сдвинуться не мог с банки: ребята натаскали ему уже полмыльницы моллюсков. Окоченели —тропики называется!

Представителей — американца Сета и тонганца Улунгу Фаануну поручили опекать интернациональной группе. Экспедиция решила пожертвовать мною: иностранцы требуют русской водки, и с ними, даже слегка пригубляя, алкоголя можно нанюхаться до белой горячки. Пока готовился стол, представители ушли в кают-компанию смотреть «Блокаду». Улунга с сеанса сбежал — в кино он не понял ничего. Это как для нас смотреть марсианские слайды. Познакомились. Юноше двадцать три, и он учится в Суве, на первом курсе Южно-Тихоокеанского университета. Позавчера он приехал на каникулы, а тут принесли бумагу, что нужно идти на русском корабле. Даже ужаснуться не успел, потому что на сборы дали 20 минут. Успел только навеки проститься с семьей: может, в Сибирь отвезут…

— Я так боялся, а вы обыкновенные, все — фрэндз!

Мы с Апполинарием Владимировичем доступно объяснили, что в Советском Союзе, на его восточном побережье, применяются три тоста: «За встречу!», «За женщин и детей!» и «За тех, кто в море и на островах!» Но когда дошли до второго, пришлось начать все сначала, потому что пришел Сет. Все-таки он досмотрел фильм до конца. Разговор пошел о войне, вспомнили партизан и тонганских солдат. Блокада — это вот здесь, в Ленинграде… Глянув на карту, висевшую на переборке, Улунга схватился за голову:

— Россия в миллионы-миллионы раз больше Тонга!

Да уж! Сет предложил брудершафт, Улунга тоже. Так, ребята, не пойдет: если я буду пить двойную дозу, то завтра не смогу «погружаться»! Что характерно, гости даже не закусывают, а разговор льется легко и свободно. Косноязычие в английском давно прошло, и теперь словарного запаса хватает за глаза. Представители уверяют, что Советский Союз им нравится больше всех стран мира, вместе взятых, и уходить не собираются. Но в три часа ночи переводчик поднялся и решительно выключил международный контакт.

За ночь перешли к другому острову. На горизонте — конус вулкана Као и множество мелких атоллов. В лагуне одного из них мы и работаем. Яркое солнце, мелко. Вот губка, вот еще и большая тридакна — в самом деле большая, а не увеличенная водой: мы сумели поднять ее только вдвоем с Юрием Петровичем! Наконец, и я приношу материальную пользу, что-то добываю, не просто развлекаю на боте международную общественность. Лаборатории завалены морским сырьем. Олю жаль: у нее голотурии — объект скользкий и неприятный. Наши дальневосточные трепанги действительно морской женьшень, а это… мозоли на Олиных руках пошли уже на тыльную сторону, но она стоически измельчает червяков. Внутри у них что-то беленькое. «Копра, что ли?» — спрашиваю, за что схлопотал по шее. После обеда мы снова у маленького пальмового острова. Я сменил Ребанюка на мыльнице, сообразив, что в целях подъема всеобщей производительности так будет лучше. Мыльница попала в такое сильнейшее течение, против которого физический труд не помогает: веслами работаешь, не переставая, и все на месте! Небо нахмурилось, пошел дождик. Вдобавок начался отлив, и бот сел на мель. Почти час потеряли на то, чтобы сняться с рифа и найти проход из лагуны в море. На вечер для интернациональной «работы» сегодня охотников не отыскать. В сауне на всякий случай, из вежливости я спросил наших фрэндов, когда они предпочитают рюмку русской водки — до ужина или после? Сет с готовностью отозвался в том смысле, что лучше всего «и, и». Говорят, в прошлом рейсе для представительских целей выбирали самого выносливого. Тогда это был Боря Червей — большой дипломат: после кино он желал нашим друзьям хорошего отдыха, не оставляя никакого пространства для надежд.

Передний день ноября — завтра зима.

После обеда вынужден остаться на борту проявить пленки и приготовить слайды к вечерней протокольной программе. Неуютно на судне, когда все в море — чувство предательства и ненужной тишины…

Вечер провели в промерной, где скрепками удалось подвесить экран Слайды смотрели во все глаза. Я и сам с удовольствием всматривался в родные пейзажи зимнего леса, в вечные кавказские и памирские снега. Представилось, как вкусно и свежо пахнут они родниковой водой на предвершинных гребнях… Вот эту вершину я зря снял так! близко: строгий конус распался на контрфорсы, трещины, зазубренные детали. Вершину, как красивую женщину после тридцати близко рассматривать нельзя!

Дедушка Сета — уроженец Одессы Сорокин, покинувший родину перед революций. Сет родился в Калифорнии. И Рональд Рейган оттуда же. Земляки? Сегодня американец осторожно высказывает свое мнение насчет президента:

— Боюсь, что американо-советские отношения лучше не станут. У нас, в Америке, очень напуганы, что русские значительно сильнее, большинство считает, что нужно уравнивать военные шансы.

Мне кажется, что Сет и сам всерьез пугается нашего военного могущества и верит в природную русскую агрессивность.

Америка стала подкармливать Тонга: ежегодно королевство обходится ей в один миллион долларов.

— Но они все равно — и вашим и нашим, играют в суверенитет. Америка боится русского присутствия в южных морях! — пожаловался Сет.

Рассуждает, как государственный муж. А может, он опасается, что визит нашего судна поменяет впечатление, которое здесь вырабатывают за миллионы долларов такие же американские представители? Один миллион — недорого для страны!

Вечер все же закончили мирно. В полночь представителей уложили, хотя из их каюты долго слышались звуки падающих мелких и крупных предметов.

— Сет борется за свое влияние на Улунгу, — заключил дед и повел к себе: ему интересно знать о дуализме частиц, красном смещении и модном в науке поветрии — генной инженерии.

В семь с мостика доложили, что погода хорошая. По этому случаю с утра в море берут женщин, мы остаёмся на борту. Из суеверия, восходящих к древности, капитаны категорически не допускают женщин в рулевую рубку. Мудрая заповедь гласит» «Если в море женщина, счастья не будет!» Правдоподобно. Улов в этом месте скромный, но наши подруги обгорели и довольны — уже хорошо! Надя большая даже нашла каури и оставила ракушки на память, несмотря на запрет подрывать их экологическое равновесие

Перешли. Теперь острова большие и райски красивые Рифа нет и бот приблизился к самому берегу. Само коралловое основание  массивно, на нем мелко, но совсем рядом — головокружительные бидонные провалы в известный любому океанологу Тонганский желоб! На свае жутко, как перед всякой бесконечностью. Конечно, лучше перебраться в лагуну, но уже поздно: отлив, не выберемся

Бот плавно резал маслянистую океанскую волну, как вдруг заметили лодку, битком набитую островитянами. Когда подошли поближе Улунга пообщался с ними по-тонгански. На лодке засмеялись. Откуда нам знать, о чем они? Может, «человек из столицы» рассказал свежий анекдот? Смеяться перестали, и тогда Улунга перевел, что у местных рыбаков заглох мотор. Может, отбуксировать их до деревни — всего полторы мили!

Вождь Теки-Теки-Пеки-Паки, одетый в розовое лава-лава, подпоясанное рваным плетеным поясом, перебрался в наш бот. Я только потом узнал от Улунти, что размер, ширина и ветхость пояса в сложной степени связаны со знатностью его владельца. Текн-Теки и т.д. оказался одним из десяти нопиле островов Хаапан и братом местного вождя Малупо. Он показывал путь и на плохом английском объяснил, что моллюсков вокруг нет. все они возле их острова, где живет примерно 400 человек. Завтра он организует всю деревню собирать для нас ракушки. Юрий Петрович сразу перепугался: если учесть сноровку аборигенного населения, потопимся от перегруза! Ну, не надо, так не надо; в таком случае назавтра просят в гости.

С берега замахали на прощание:

— До завтра!

— Счастливо!

Молин заприметил на пирсе пухленькую полинезийку и попросился высадить себя для организации завтрашнего приема.

Сиди на банке, без тебя справятся!

По просьбе представителей в кают-компании показывали хронику московской Олимпиады, путешествие по Советскому Союзу английскими комментарием и четвертый, последний фильм «Блокады»

Поздно кончается I декабря исток перевернутого вверх ногами лета Разом перевернулись сезоны, полушария, день и ночь… В лабораториях работа, которую уже никто не запрещает, не иссякает. Таскаем в холодильники разобранное сырье или выворачиваем за борт ванночки с ошметками остро пахнущих морем отходов. У Оли крутится испаритель, обе Нади под тягой перемешивают растворы, и у всех путается под ногами с тряпками Ребанюк, ликвидирующий последствия сырьевого завала. Уютно священнодействует с плашками Молин в люминесцентном овале оргстеклянной выгородки. Со щитком на глазах и в стерильно белом халате он похож па хирурга, обрабатывающего операционное поле. Из пипеттера выклюнулась капелька, еще одна, еще… В лупках плашки начинает твориться реакция, и если постоять сзади, видно будет, как под действием экстрактов появляются и погибают носители человеческих недугов. Красивый простотой своей метод!

Что я знаю о Молине? Кроме, конечно, того, что он специалист в экспедиции нужный, вседержитель обещающего, выуженного в недрах московской фармакологии метода, что добр и коммуникабелен, что женщины— и не только! — от него без ума, что остроумен и собеседник всегда и по любому поводу?

В общении есть простейшая форма взаимодействия, координации бытовой повседневной динамики: «Пойдем, спасибо, будьте любезны, возьми, пора обедать…» Для нее достаточно сотни слов. Так, например, общаются между собой жители одного города. Да… идет человек параллельным курсом, по другой стороне улицы, иногда так далеко, что не докричишься в случае чего. Тут оно и есть «в случае чего» слишком колоссальны отделяющие от домашней интимности пространства! Здесь острая нужда в сближении, во взаимопроникновении. Отчего-то на судне не хватает времени, чтобы почувствовать другого. Молина я вижу по десяти часов в сутки, и еще несколько часов мы смотрим с ним сны в каюте, но — бог мой!— что я знаю о Молине? С координацией по делу и быту порядок. А глубже? Как насчет сходить в разведку?

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Сет попросил сфотографировать его на фоне нашего флага.

—  Нет, пожалуйста, не ни корме. Вот здесь, у трубы — о’кей! Только чтобы обязательно в кадр поместилась голова с серпом и молотом!

Сету на судне нравится. Он бы не прочь продлить промывание в тонганских водах. В сауне, где от жары иногда ночи и кают бредовые мысли, американец сделал предложение спуститься па юг, к рифам Минерва:

— Подводный мир там самый богатым!

Очень может быть, но такое мероприятие вряд ли осуществимо. Во-первых, отпущенное нам время кончается, а во-вторых, Минерва вообще спорная территория!

Читать далее »