Лекция о тропических болезнях, которую прочитал доктор, оказалась не только полезной, но и занимательной. К докторам у меня сложное отношение. Мне нравится, что они такие стерильно чистые. Люблю хирургов и не понимаю, чем, например, занимаются терапевты. Никогда не видел, чтобы терапевт от чего-нибудь вылечил: у него и инструментов для этого никаких — одни бумажки с анализами. Еще не люблю аптечные порошки и таблетки — разрушительницы печени. Если что и стоит принимать внутрь, то не до и не после, а вместе с пищей как пищу — «живую химию», созданную природой для саморерегуляции в организме.

— Малярией болеют 300 миллионов человек, лепрой — 15, а для 80 миллионов африканцев существует риск заболеть сонной болезнью в районах распространения мухи цеце.

— На вакцинацию от холеры и жёлтой лихорадки перед рейсом мы ходили без всякого энтузиазма, а хорошо бы привиться от всех этих болезней, о которых говорит доктор, особенно от проказы, хоть ею и болеют всего пятнадцать миллионов.

— Известен простой рецепт избавления от паразитов – переносчиков заболеваний: не есть того, кто ест сам, то есть хищников и всеядных. Мусульманская заповедь «ни один правоверный не должен есть свинины» имеет оздоровительный смысл — свиньи всеядны.

Ну, это зря: может, и вредно, зато вкусно.

— Как вы насчет свиной отбивной? — шепнул я сидевшему рядом Апполинарию Владимировичу. Переводчику тоже было наплевать на мусульманскую религию.

Доктор еще рассказал, что промежуточные хозяева паразитов содержат червей плоских, круглых и квадратных- Некоторые, например комары, обожают чистую воду. После постройки высокой Асуанской плотины в затопленных верховьях Нила расплодилось огромное количество комаров, феллахи стали болеть, и это имело неблагоприятные политические последствия…

Отбивная все вертелась в голове. От навязчивого представления захотелось пить, но кто-то из слушателей для профилактики вывернул сосок в сатураторе.

Я опрометчиво пообещал выпустить веселую стенгазету. Сегодняшняя ночь как раз выделена для этого. Днем, кроме рабочей рутины, было много мероприятий: выбрали 8 членов редколлегии во главе с Молиным, потом заседал судовой комитет, интернациональная группа. Лекцию тоже пропускать не хотелось, а после нее помполит потребовал собрать редколлегию в полном составе. Между прочим, ни один избранник газет никогда не выпускал. Я уже расстелил в промерной склеенные листы, и они заняли все пространство от переборки до эхолотов. Пришлось попросить Молина, если уж так надо, собрать всех восьмерых и увести их куда-нибудь в полном составе, чтобы не занимали места.

Звучали голоса на трапе, хлопали дверью на верхнюю палубу, и шумело в голове. За переборкой у радиста попискивали точки и тире, и хотелось спать. Ну, просто ничего не лезет в голову! Я приоткрыл дверь в штурманскую. Там было темно, только нежно зеленели лампочки. Вдруг, захлебываясь затарахтел телетайп, и на табло спутникового навигатора засветились цифры координат. Второй помощник включил лампу, осветившую круглое поле на столе.

— Заходи, сейчас будем пить чай!

Он сделал отметку в карте, поколдовал с калькулятором и что-то записал в вахтенный журнал.

Матрос посветил мне фонариком, чтобы не опрокинуть чайник. Отхлебывая из кружки, я подошел к широким лобовым иллюминаторам. Там были только тьма и звезды.

— Нормально идем? — Задал я нейтральный вопрос, чтобы завести разговор.

— По плану. Все о’кей, Леша, до Синигапура четыреста восемьдесят миль, пустяки. Уже и суда появляются. Видишь вправо по курсу?

Конечно, я ничего не увидел. Вахтенный матрос подал бинокль:

— Чуть правее, спереди…

Глаза стали немного привыкать к темноте, и я уже различи контуры лебедок на баке, наполненный до краев бассейн с выплёскивающейся водой, в котором отражались звезды, вспыхивали искорки фосфоресцирующего планктона…

В промерной, перешагнув через лежащие на полу листы, радист принимал метеокарту. Но он уже не мешал. К пяти утра газета была готова. Внизу загудел пылесос — значит, встали номерные чистят ковры и переборки. Два-три ранних читателя сразу углубились в содержание.

— Арабы вы что ли, чего с конца читаете? Тут и сначала хорошо!

Реакция нормальная, можно на заслуженный отдых.

От иллюминатора по каюте распространилась сумеречная предрассветная серость. За шкафом, разметав руки и ноги, почмокивал губами Молин. Душно. Я упал навзничь, выбросил подушку из-под головы и. вытянувшись, каждой клеточкой кожи ощутил приятную шелковистость простыни. Вот, наконец, пришла усталость, и я с наслаждением почувствовал, как сливается тело с мелко содрогающимся телом корабля…

Проспал я часа четыре. Молин не будил, но в знак признательности по редакторской должности притащил кофе. Это совпало с заключительным кадром цветного барского сна, в котором тоже подавали кофе в постель и пора было вставать для дел повседневных, праведных. И вот. завернувшись простыней, я пью по чуть-чуть, с наслаждением вдыхая аромат и улыбаясь каждому новому глотку.

После вчерашней лекции накопились вопросы, и в час послеобеденного отдыха я заглянул в изолятор, где из-за отсутствия другой жилплощади и заразных больных постоянно квартирует доктор. На кушетке обессиленно распластался Юрий Петрович. Глаза его были закрыты, и он изредка мычал, когда доктор применял слишком энергичное потряхивание или рубление. Массаж — это модно! На очереди Виктория Романовна, а Надя большая, оказывается, раньше других массировала пятку там у нее располагаются какие-то нервные узлы. Доктор назначил встречу минут через двадцать на «манки-айлэнд». Коротая время, я пошел к бассейну, где уже никто не толпился. Попытался, набрав воздуху, сидеть под водой. Получается! Но ест глаза.

Почему фамилия у доктора Криворукое? Очень даже ровные руки, мягкие и сильные Мы лежим с ним на рундуках с боцманским имуществом, голова к голове, и беседуем.

— Много клиентов на массаж?

— Женщины в основном. Юрия Петровича они за компанию уговорили.

— А от чего помогает?

— Да ни от чего. Немного повышается тонус, но, в общем, все это —  мнительность. Раньше женщин к флоту близко не подпускали, а теперь уравнение в правах… Беда в том, что физиология не изменилась.

—Какая физиология?

— Да мужик им нужен, балда!

Доктор помолчал, надвинул поглубже панамку. Я не понукал, сам скажет, если захочет. Он еще поерзал, подставляя солнцу незагорелые места, и продолжил:

— Научные женщины, в экспедициях то есть — это недавно. У этих сверх того обидчивость, нервозность, особенно в критический период, месяца через два. Хорошо, что ненадолго — рейс и все. А в экипаже…

Разведенные, брошенные, иногда даже койко-места нет, не то что квартиры. В общем с берегом ничего не связывает. Не все, конечно. Я профессионально говорю — есть такая проблема.

Он еще подвигался, устраиваясь в жарких лучах, и с горечью закончил:

— Здесь у каждой теплится надежда подобрать кого-нибудь — алкаша например. Даже лучше — они слабые бывают, размазни, в семьях конфликты. Тоже не всегда везет; якорь вира, и на рейс — пожалуйста, а якорь майна — прощай, подруга! Они это знают, привыкли, на большее не претендуют. Но счастья хочется, хоть бы и малого…

Я подумал, что доктор на судне вроде попа в царском флоте: ободрит, утешит, погладит… Должно быть, у него это здорово получается. Внимательные глаза, хорошие руки. Надо же — Криворуков!

Доктор окончил институт три года назад и сразу попал в судовые врачи. Правда, успел жениться, есть дочка. Живут у тещи в двухкомнатной квартире. С тещей, конечно, нелады. А в море, наверное, теряется квалификация.

— В институте была практика, а здесь… Здесь все болезни душевные. Один раз, правда, электрик, совершенно пьяный, в сильную качку поскользнулся с бутылкой в заднем кармане. Принесли, а он и боли не чувствует, улыбается. Большая кровопотеря. Стекла я вынимал прямо из задницы, даже горлышко торчало!

— А где его напиться угораздило?

—Вино, тропическое довольствие! За ним и раньше такое значилось. Капитан вместо вина приказал выдавать ему свекловичный так все жалели. На берегу этого электрика сразу списали.

Взяли и списали человека, как протухшую селедку…

— Я вот чего хочу спросить…Только ты не отвечай, если не хочешь. Тебе нравиться плавать?

— Нравится.

— А если придется вернуться к сухопутности? Ну, там мало ли что, жене, например, надоест — вроде вдова при наличии мужа?

Я почувствовал, что сказал что-то нетактичное. Доктор не ответил. Вдруг он показал вниз:

— Капитан с дамами гуляет!

Действительно, капитан с двумя женщинами — одна взяла его под руку, другую он галантно поддерживал сам — в святой адмиральский час прохаживался по палубе. Кажется, пример Блая стал заразительным. Спутницы потом жаловались, что совершили сорок кругов по судну.

Быть может, этот баркас - потомок капитана Блая?

Я рискнул на еще одну бестактность:

— Мне показалось, тогда у деда… Он как-то неодобрительно высказался. Очень надежный, по-моему, капитан — дельный и демократичный!

— А не торопись с выводами. Человека узнаешь по первому впечатлению, по второму и после двух пудов соли. За это время он и перемениться успевает. Хотя… в рейсе время плотнее!

С нас уже обильно струился пот, под животами натекло, и мы подошли к лееру. Когда стоишь, немного продувает, Внизу, в бассейне, плескался целый косяк — обе поварихи и электромеханик.

Морская поверхность оживилась, появились суда. Очень много летучих рыбок Они вспархивали из-под днища стаями, как будто корабль разорял их гнезда. Одна, испуганно вынырнув с левого, борта облетела нос спереди и плюхнулась в волну далеко справа. Утром на корме нашли трех погибших, не рассчитавших траекторию полёта рыбок аккуратненькие, похожие на корюшку. Только боковые плавники если их растопырить, напоминают крылышки.

— Съедобные?

— Конечно! Японцы давно ломают голову, как наладить промышленный лов. Не экономично – хоть и много, но очень рассеяны, простора требуют!

«Малая концентрация, как уран, встречающийся повсеместно» — подумал я.

Проплыла копна из травы, бумаг и огрызков: кто-то вывалил за борт мусорку. Старпом сегодня уже трижды предупреждал, что в стомильной зоне от порта нельзя выбрасывать мусор.

Доктор ненадолго замкнулся, о чем-то подумал. Я тихонько толкнул его в бок:

— Смотри, какое здоровое плывет!

— Танкер. Что касается народов, то море их действительно сближает, а отдельных людей… Как дорога: если идти не вместе, разойтись легко на любом перекрестке. На берег вернемся все, это точно! Только никто не знает, что там ждет.

По радио объявили чай и «приятного аппетита», и мы спустились переодеться.

Через два года доктора с корабля списали. В характеристике было написано: «Нарушал правила пребывания моряка за рубежом». Он поработал немного в хирургии, но основательно ее подзабыл. Там ему вынесли первый выговор. Недостающие два он заработал на приеме больных в поликлинике и через месяц был изгнан и вычеркнут из очереди на квартиру, где значился вторым. Дальнейшей судьбы его я не знаю.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Вот и рейд, а мне — сорок.., Трогательно и неловко: женщины устроили настоящую свадьбу — с утра целовались, а потом на виду у всех присингапурских государств чистили картошку, пекли и раскладывали закуски. Основные события устройства стола и перехода к Восточной стоянке я пропустил, потому что сначала оформлял бумаги маршрутного промера глубин, а потом открывал банки. Лишь изредка, проносясь по палубе, замечал сгущающийся поток медленно проплывающих судов. Маленькое государство, но какое важное и пузатое!

Огоньки и огни, подсвеченные трубы с полосами, красные фонарики на крышах небоскребов, чтобы не задел ненароком спускающийся самолет. И на нем — мелькающие огоньки… Сорок — пугающе много, это даже древность какая-то! Днем помполит взял меня за плечи и задушевно, в самое ухо заворковал:

— Пока ты еще был молодой, прыгал, как козел, девушки, стихи, путешествия! Это пока. После сорока возраст сразу почувствуешь: суета надоест, начнутся болезни — сердце, почки, подагра…

Воодушевляющий прогноз! Может, у него шутки такие? А честно, не хочется быть старым. Тридцать еще так — средний возраст, а сорок… Я помню, как смотрел на сорокалетних сам с преимущественной высоты своих двадцати. И вообще… После девятого класса в пионерском лагере — почему в пионерском? — в меня влюбилась вожатая, второкурсница из пединститута. Я думал, материнской любовью. Представляю, как на меня сейчас смотрят второкурсницы! Ну вот еще: сейчас начну жаловаться, что девушки не любят… Если всерьез, время начало ускоряться после тридцати: тридцать пять, шесть… потом замелькали, как километровые столбы. Неужели, в самом деле, главное осталось позади? Может, мемуары написать? Есть, кстати, о чем: не каждому столько пришлось. А если и пришлось, то ведь не все запоминают! А некоторые видят не то. Федя смотрел за борт и плюнул: «Вода!» А это — море, и всегда разное: штормовое, штилевое, на закате и днем, ласковое или сердитое. Смотреть и видеть — не одно и то же! Пусть меня обвинят в субъективном идеализме, но я, правда, считаю, что окружающий мир интересен настолько, насколько интересен сам человек. Мемуары писать не надо! Что поделаешь, раз много лет, я же не потерял еще вкус к жизни: чувствую соленое и сладкое, хороший аромат от девушки — шанель! Ветерок приятный, освежающий, солнышко, плещется в борт волна, и я чувствую ее. Люблю, ненавижу, огорчаюсь и радуюсь. Не все равно, как сегодня выглядят Надя с Олей — значит, живу! Когда краски потускнеют, а чувства начнут терять оттенки — тогда да, это старость. Тогда и надо писать мемуары. Только не получится, потому что слова, как и восприятия, станут блеклыми — неинтересно…

В увольнение сегодня ходили с Надей большой и Юрием Петровичем. Ходили далеко — на «Арабку». Она оставила впечатление бесконечного, разбросавшегося вдоль Араб-стрит многоквартального базара, посреди которого белела минаретами старинная мечеть. Кварталы — лавки, а улочки между ними — лотки. Владеющий завалами блестящей радиотехники китаец не впустил даже посмотреть:

— Хэлло, рашн империалисте, гуляй-гуляй!

И не надо, рядом — то же самое. Юрий Петрович объяснил, что ему к магнитофону нужен шнур вот с таким разъемом! За пять минут шнур изготовили всей семьей: один подавал, другой распаивал, третий подсчитал стоимость — все мал мала меньше! Из тени парусинового тента родители с одобрением наблюдали: растет смена…

По пути еще один «политехнический деятель» пожелал нам успехов в Афганистане, но, кажется, сам перепугался и бросился наутек. А в общем Сингапур, как Сингапур — город-космополит, ровно относящийся ко всякому, кто платит.

Яблоки на мосту через Сингапур-рива продавались дешево — большая куча всего за доллар. Надя уже вытащила сумку, как вдруг лоточник выкрикнул; «Police!» и бросился бежать. За ним врассыпную разбежались остальные продавцы. Один замешкался, но он умело засунул пачку денег под майку и отвернулся, сделав вид, что праздно любуется речным пейзажем. Полицейские деловито сгребли яблоки в ящики, погрузили в грузовик и уехали. Яблоки в Сингапуре не произрастают— наверное, контрабанда.

Апполинарий Владимирович взахлеб информировал «корму»:

— Были в «Син-Лине», там четыре этажа и все забито техникой — глаза разбегаются!

— В «Атоке» надо покупать, там дешевле!

«Атока» недалеко от Клиффорд-пирса. Там под одной крышей на двух   этажах    сразу    несколько    «русских»    магазинов:    «Одесса», «Новороссийск», «Киев». В них сосредоточен товар, который, по нашим понятиям, дефицит: джинсы, плейеры, магнитофоны, ветровки, зонтики… Отсюда через портовые города к нам идет «мода». Обратная связь чуткая: если спрос изменился, мгновенно перестраивается предложение. Нужны видеокассеты, «кубик-рубик»? — пожалуйста! Несколько лет в Сингапуре процветал специализировавшийся на ковровом бизнесе магазин «Амурский залив». Но вот ковров и у нас стало завались, рынок насытился, и магазин разорился. А «музыку» пока мы делаем плохо, дорого и ненадежно, счетно-вычислительную технику тоже. О персональных компьютерах я не говорю, а калькуляторы наши по возможности нисколько не хуже: и внешний вид и число выполняемых операций — все, как будто похоже! Но здешние, японские или тайваньские, не ломаются. И телевизоры и электронные часы… Интересно, существуют ли в Сингапуре другие «национальные» магазины, кроме, конечно, индийских и китайских — они здесь все с индийско-китайским «акцентом»?

Предпраздничная распродажа, старые цены жирно перечеркнуты, написаны новые. Один индус бежал за нами два квартала:

— Зайди, посмотри! Магазин индуски — говорим по-русски!

Ну, уважили — все не то, наше место — распродажи: и дешево, и все-таки заграничное! Посмотрев, как дружно переколачивали кучу маек поварихи с нашего танкера, стоящего на рейде со вчерашнего дня, один прохожий брезгливо прошипел:

— Россия, бедная страна!

— Сами вы развивающиеся! — огрызнулся Федька.

Из соображений бдительности в этот раз тройки перемешали, и мы теперь бродим с Федей.

— Во, сюда зайдем, — предложил он, высмотрев остекленный куб, над   которым   гигантскими   латинскими   буквами   было   написано: «Картина».

—  Послушай, а как они туда попадают?

Огромные прозрачные створки дверей были прикрыты, но внутри. за ними ходили люди. Мы подошли ближе, и двери распахнулись.

— Тут фотоэлемент, на человека реагирует, а так они тут внутренний холод берегут, чтобы кондишка улицу не переморозила.

— Посмотрим, с какой скоростью они реагируют! — Федька отошел подальше и с разбегу намерился расшибить лоб. Но дверь успела…

Товары в этом магазине были всякие, правда, по-русски никто не говорил. На втором этаже Федька присмотрел плавки. Хорошие такие плавки, минимальные и по форме тела.

— Беру, — сообщил он мне.

—  Сорок долларов, — вежливо улыбнулась молоденькая кассирша.

— Сколько-сколько? — переспросил Федя. — Ты им переведи, что мне не ящик нужен, а только одна штука!

Я перевел.

— Федя, они французские, поэтому и стоят сорок долларов!

— Вот гады, как стоящая вещь, так сразу французская!

Виктория Романовна пока еще ничего не купила: щупает, спрашивает цену, осматривает чужие покупки и что-то про себя прикидывает:

— А ты что купил?

Толя Ребанюк купил только кепку для сына с надписью «Капитан»:

— От меня жена подарков давно не ждет. Мне валюта для чего дается? Чтобы на берегу я выглядел достойным человеком!

Толя в Сингапуре, действительно, смотрелся респектабельно: пьет пиво, гуляет, посещает кафе и кино. Другие весь день ходят голодные, как звери, экономят и считают его чудаком. Надя маленькая вообразила себе, что ее племяннику дозарезу нужен водяной пистолет. Ее «тройка» перещупала миллионы таких пистолетов, но требуется самый Дешевый! Толя разозлился:

— Давай, я куплю тебе ящик этих пистолетов прямо тут, и пойдем погуляем!

Орхэд-роуд, без сомнения, одна из самых красивых улиц. На севере она выводит в зеленые парки, к отелям, кемпингам, дорогим магазинам, между которыми пространство не пропадает: маленькие кафе и закусочные Макдональда, где можно перекусить на скорую руку. Здесь много европейцев, которым не жаль ста долларов за номер в сутки, и совсем нет моряков, не забирающихся так далеко и успевающих спустить свою скудную валюту еще в припортовых кварталах. Что тут скажешь: не у всех хватает сил добраться даже до Армянской церкви, а уж до «Плазы»…

В вестибюле «Плаза Сингапура» — огромный, до самой крыши золоченый петух и на всех этажах распродажи. Ах, да! Наступает год Петуха по лунному календарю!

В цоколе «Плазы», куда можно спуститься на эскалаторе, помещается необъятный гастроном «Иохан». Мы сразу оказались в ряду земляных орешков: упаковка с десятком орешков, с двумя орешками, с тремя… в баночках — маленьких, побольше, средних, больших… Чайный ряд… Между прочим, грузинского у них нету! И овощи — один огурчик (с пупырышками!), два огурчика, три… много! Надя большая не удержалась: вечером из ее каюты на весь пароход исходил потрясающий запах свежевыловленной корюшки!

Помполит привез из посольства письма, и, бросив на койки нераспакованные яркие пакеты, счастливчики читают вести с берега. Дед тоже, кажется, получил, наконец, письмо от своей Ляли. В каждой душе зашевелились, застонали невидимые связи с берегом. Не с этим чужим — с родным, где уютно пахнет снегом и домом! Что рейс? Эпизод! Для нас — экзотический, для моряков настоящих — работа. Главная-то жизнь на берегу, и от этого никуда не денешься. Ждет ли там кто, или отвыкли за долгое отсутствие от своих «чужестранцев»? Он во сто крат роднее отсюда…

Виктория Романовна, наконец, совершила покупку и нежно гладит бока своей дорогостоящей деки. Но дотрагиваться и, не дай бог, крутить ручки никому не дает. Только радисту — пусть специалист оценит: если что не так, обещали поменять.

Пароход превратился в музыкальную шкатулку: в каждой каюте по два магнитофона, и играют одновременно все — «Спейс», Жарре и «итальянцы»!..

Уснуть невозможно. Я думаю, откуда в нас это? Были люди — разнообразные, интересные, а выдали валюту… Куда все подевалось? Лица исказились… Некоторые, правда, делают мину бессребреников, но плохо играют: тряпки, мол, так, надо же потратить! Нехотя как бы, спрашивают, почем купил… Вот переводчик! Он, не стесняясь, выставляет напоказ свою жадность, а что? Жадность открыто не судят, за нее визы не лишают! Я думаю, можно ли выглядеть достойно с парой сотен долларов в кармане, когда глаза разбегаются от изобилия и дешевизны? Кажется, только китайские моряки получают столько же или даже меньше. Гордо выглядеть можно, а достойно…

«Складочное место», — сказал о Сингапуре Гончаров. Я читал, что многие путешественники не любят этот город. Наверное, тут всегда романтика разбивалась о лавочные рифы. Опустошающее столкновение! Деньги искажают человеческое лицо. Может, у полинезийцев лица прекрасны оттого, что у них нет денег? Правда, и у них появился Науру… Скорее, скорее бы кончился этот проклятый город — чтобы люди, которых я узнал, повернулись привычными лицами!

Сколько можно бродить голодным? На Хай-стрит спустились в уютное с кондиционированием кафе. Надя большая вздохнула, наконец, в прохладе. И Юрий Петрович заглотнул побольше холодного воздуху впрок. Принесли напитки, салатики в маленьких плошках, крабье мясо с соусом. Подали счет. Под стоимостью обеда отдельной строкой напечатаны чаевые— 2 доллара. Итого — шестьдесят три. Ну, валюта вся — свободны!

Нежарко, немного пасмурно. Сверху к самому лицу спускаются воздушные корни. Специфический пряный запах… В золотистых поля-роидных стеклах небоскребов отражается прожигающее облака, закатывающееся за Сентозу солнце. Доведется ли еще увидеть эти небоскребы, Малайку, Арабку, Орхэд-роуд? Чайна-таун увидеть уже наверняка не доведется: он сносится быстро; остаются лишь разрушенные стены с красными картинками иероглифов, мусор и болтающиеся китайские фонарики…

В восемь вечера, пробираясь в лабиринте сотен судов, мы ушли во Вьетнам.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Градусы исчезают катастрофически. Кроме температурных — эти застряли на тридцати! На табло в 420-й очевидный непорядок: идем с сумасшедшей для нас скоростью — 15 узлов! Капитан вызвал помпона и пугнул его так, что на табло высветился нуль. Кто-то съязвил:

— Главное — взять в вилку!

Помпон осклабился:

— А сколько нужно? Сейчас сделаем!

Благодушествовал он напрасно: его объяснительную капитан спрятал в сейф, на всякий случай…

Сингапур близко, наука забросила работу и рассматривает стягивающиеся к нему суда. Медленно обходит газовоз с гигантскими кремовыми шаровидными цистернами. Встречным курсом движутся японские танкеры: везут энергию, питающую экономическое чудо остовов. Иссякни нефтяной источник — и чудо умрет. Сухогрузы под либерйским флагом, эти— работяги, с поцарапанными боками…

Сегодня опять суббота, и переводчик с утра не разлучается с биноклем. День хоть разгрузочный, но меню получается такое вкусное, что его страдания не только видны, но и слышны.

— Желудок марш играет!

А туг еще из вентиляции камбузные запахи — пирожки пекут!

Конечно, английский ни в школе, ни в вузе, ни даже в аспирантуре мы не выучили.  Знаем герундии, перфект континуусы и еще много грамматических тонкостей К сожалению, они мало помогают. Лингвисты вычисли, что для примитивного общения достаточно двухсот спов, а тысяча — словарный запас среднею обывателя.  Ей-ей, я знаю больше. Может не тех,  но когда говорят по радио, ни черта не понимаю.

С идеей заниматься разговорным языком (в «форточках», по полчаса-часу) я поделился кос с кем, кого что, по моему мнению, могло заинтересовать. Само собой, предполагалось, что с переводчиком проблем не будет он, мягко говоря, не перегружен. Мучается, наверное, от безделья всегда сильно устаёшь, особенно, когда другие не вылезают из лаборатории. Но меня охладили:

— А он не захочет.  Он лишней работы не делает!

— Ай, бросьте! Поставте себя на его место. Просто не знает человек, чем сейчас может помочь.

Я думал, что с переводчиком какое-то недоразумение на почве разницы в возрасте: все же пятьдесят пять лет, а тут желторотики! Не нашли подхода или, может быть, даже обидели. Меня Апполинарий Владимирович уважает.

— Апполинарий Владимирович, завтра по Сингапуру будем ходить, заплутаем,   начал я издалека.

Переводчик недоверчиво скосил глаза:

— Там везде карты есть. И путеводители.

— Я не о том, спросить о чем-нибудь… или вывеску прочитать.

Ну, вот1 видите Апполинарий Владимирович согласился!

В 16 часов состоялся Большой сбор На подходе к порту всегда проводят такие сборы, а перед первым заходом они особенно большие. Капитан сообщил, что стоянка продлится четыре дня, предстоит взять запас воды и продовольствия. Рассказали о порядке увольнения, назначили дежурства и вахты бдительности. Про эти вахты объяснили подробней бывает, на сингапурском рейде к судам подходят джонки, выпрашивают цветной металл и вообще предлагают всякий недозволенный чейнндж   порнографию, доллары… А старпом снова вдохновенно говорил о мусоре. Оказывается, даже за окурок. Выброшенный за борг, полиция штрафует на 500 долларов! И правильно. Брали бы в нашем Золотом Роге за это хоть десятку! И не надо валютой — простым неконвертируемым рублем!

Показательный пример действия экономических законов лет двадцать назад осуществили в Минске. Там, как и во многих городах пешеходы испокон веку бегали через улицы меж автомобилей, ходили и на красный, и на желтый. Но как-то весной в самых людных перекрестках появились радиофицированные машины ГАИ. Стояли они с часов пяти утра и до поздней ночи, обучали правилам движения. Нашлись сорвиголовы, которые решили на эти правила привычно наплевать. Вот тут и вступил в действие экономический закон – десятка штрафа и письмо на работу. Без всяких исключений. Эти меры действовали месяца три, без выходных и праздников. Давно не стоят те машины на перекрестках и, как будто, штрафуют не так жестоко, а закон все действует! Недавно на Кавказе заговорили о Минске: «А! Город, в котором едят мясо и переходят улицу на зеленый, знаем!»

Однако как далеко могут завести мысли о выброшенных окурках. Старпома сменил замполит. Он рассказал нам о Сингапуре.

Я еще в детстве, в кабинете географии, с любопытством разглядывал бесчисленные острова разорванной на клочки Юго-Восточной Азии. А потом на подробной карте даже обнаружил, что нос у Малаккского полуострова не такой уж безупречный: на самом его краешке была отколовшаяся бородавочка. Думал ли я тогда, что окажусь в этой экзотической точке, приютившейся в 129 километрах от экватора, смогу сам прикоснуться к чувствительному азиатскому центру? Представлялись пальмы, рикши и опиекурильни, полуголые азиаты в пирогах, погрязшие в пороках моряки и коварные шпионы всего света, выведывающие друг у друга секреты…

Я надеялся, что и история здешняя подстать географии — сказочная. А ничего особенного: китайские хроники упомянули тогда еще пустое это место в третьем веке. в седьмом был город Тумасик, по нынешним понятиям, деревня. Индийский принц Синг Нила Утама в XII веке спасался на острове от шторма и убедил попутчиков, что видел на берегу нечто вроде льва. V страха глаза велики: кто не знает, что львы в здешних краях никогда не водились! Так и возникло название Сингапур, что на санскрите означает «Город Льва». Принц уплыл, и снова стало тихо, пока в португальско-голландское время не появились пираты, скрасившие унылое существование окрестностей! Наконец, яванский губернатор сэр Стаффорд Раффлз перехитрил джохорских султанов ив 1819 году приобрел Сингапур (а заодно и окружающую местность) для британской короны. С этого времени и записана в подробностях сингапурская история. Трудом хлынувших сюда китайцев строились порт, форты и склады. Метрополия объединяла и разъединяла свои колонии.

Мировая война добралась сюда с востока. В сорок втором англичане сдали город японцам, учинившим страшную рсчию: погибли десятки тысяч сингапурцов. Чсрсч три года японцев пытали, по скоро британская империя стала разваливаться, и в августе 1965 года Сингапур приобрел статус независимой республики.

Замполит рассказывал еще о буржуазных порядках, о тайнах «Малайки», коварстве лавочников и провокациях. Слушали не очень лучше самим один раз увидеть!

Собрание вывалило наверх. Южно-Китайское море кончается устьем широкою пролива, и теперь есть что посмотреть! Появились и первый план   суда в двух-трех кабельтовых, и второй   снопа суда, подальше, и третий… Справа быстро проплывают берега Малайзии, ярко-красные с пучками изумрудной зелени, окруженные, как рифами, нефтяными вышками на платформах. А на востоке — густые, буйные, без единой проплешины леса индонезийских островов, за которыми синеет бесконечный массив Суматры.

— Смотрите!

Толпа хлынула на правый борт, где с нарочитым озорством играли дельфины, высоко подпрыгивая и с удовольствием ныряя под днище. В лучах заходящею солнца, когда особенно отчетливыми становятся цвета, их коричневые спины лоснились. Они играли именно для нашего развлечения, ни публику, потому что не отставали, хотя по-прежнему каждый час за кормой оставалось двенадцать миль.

Ещё позировали дельфины, и их фотографировали — как будто такой сумасшедший калейдоскоп мо1ла зафиксировать пленка!  а по курсу низко из моря появился густой разновеликий частокол вертикальных линий, похожий на сложный спектр еретической молекулы. Он медленно рос, пока не превратился н знакомую но слайдам гистограмму небоскребов. Над ней помигивали сигнальными огнями «Боинги», заходящие на посадку в международный аэропорт Пайя Лебар.

У нас висит целая гирлянда цветных полотнищ, а выше всех — бело-красный флаг Сингапура, в углу которого скопились звездочки Южною Креста. Плавно заходим на Восточную стоянку, а из скопища стоящих на рейде судов вырвался и стремительно понесся навстречу лоцманский катер. Спустили парадный трап, лоцман в безукоризненно чистой форме в шортах и белоснежных гольфах на ходу запрыгнули на борт. И тут же, сбавив скорость, врезаемся в месиво разноцветных кораблей, лавируя между ними, пробираясь ближе — туда, откуда легче рассмотреть подробности живого копошащегося 6ерега Малакки.

— Правый 60 метров!

Загремела якорная цепь, оставившая на баке облако ржавой пыли. Подряд подошли еще два катера. На одном   власти, с другого ловко соскочил агент: подбросив кейс, весело прокричал:

— Мани-мани!

По трапам забегали, к капитану вызвали врача и второго помощника. Через открытую дверь оттуда, не уместившись, распространились сигаретный дым, стеклянный звон и энергичная английская речь, в которой особенно часто звучало «0’кей!» Через пятнадцать минут формальности были завершены и на рейд внезапно опустилась тропическая ночь.

Скачать всю книгу в формате pdf (0,98 Мб)

Третий помощник раздал «мани-мани» Мы с Молиным уселись рассматривать: 50 долларов серо-синие, посередине бумажки изображена большая компания барабанщиков; десять, как у всех приличных государств,    красненькие;    пять   по   цвету   напоминают «пятидесятирублевку» — везде райские птицы и стилизованные львы. Не всамделишние, а игрушечные деньги.

Райские птицы в райском месте - Полинезия

Виктория Романовна все еще составляет и перечеркивает списки увольняемых на берег, У нее общее количество никак не делится на три.

— Может быть кто-то не хочет?

Вопрос, что называется, на засыпку. Нашу тройку не перечеркивают. Как надежных и бывалых в зарубежьях нас с Надей маленькой загодя взял к себе Молин. Надя пошла гладить наряды на завтра.

Читать далее »

Спать мешали. По трансляции непрерывные объявления: о необходимости сдать третьему помощнику неистраченную валюту; о том, чтобы с этим поторопиться, так как агент и власти, оформляющие отход, прибыли раньше, чем их просили. Наконец, снялись с якоря. Судно уходило в ночь, эскортируемое военным катером, который прижался к самому борту, нахально исследуя, наблюдая, вынюхивая…

Идет подготовка к празднику: собирали чертей, свиту и отдельно виночерпия. Помполит забыл на берегу бланки грамот для новичков; вероятно, рассчитывал на подводную  типопографию. Вообще-то ничего не вижу и не слышу, во-первых, потому что новичкам не положено, и, во-вторых, стоянку нужно отрабатывать. 1 ноября в 5.55 прошли экватор. Дождит, давление низкое, сонливо. Праздник пока отменили по соображениям техники безопасности: палуба мокрая, а запланированные экзекуции, видимо, требуют повышенной ловкости и равновесия.

— Не к добру это, — говорят в курилке. — Нептун не простит!

Читать далее »

Крик ночной сакашильской птицы предназначался не мне. Мима умерла на рассвете яркого майскою дня. Перед последним вздохом губы ее зашевелились, она силилась приподнять тлену и сказать что-то важное. И затихла. Родное лицо стало спокойным, только у губ застыла скорбная складочка, собравшая все земные страдания.

Я куда-то шел, спешил, не сознавая еще стпашного удара, цепляяясь за забор, за которым одуряюще благоухала, искрилась в росе крупная живая сирень. А из открытых окон какого-то общежития подчеркивая неуместность свежести утра, падал в безлюдную рань улицы хрипловатый голос Высоцкого:

Затопи, затопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого света отвык…

И звуки, и запахи, и горбатая улица слились в слепящую чёрно-белую перспективу уходящего в бесконечность небытия Вот и все ни разумом, ни физическим усилием, ни любовью изменить ничего нельзя, потому что небытие — это НАВСЕГДА…                       •

Читать далее »

География пока ощущается теоретически, вокруг море и море. Только в проливе Ломбок острова подошли так близко, что можно рассмотреть крутые песчаные склоны и джунгли. В двух милях позади, провожая до выхода из территориальных вод, за нами следует индонезийский военный корабль. И еще один — мирный дельфинин эскорт. Апполинарий Владимирович снова с биноклем, но против обыкновения рассматривает не дельфинов и даже не корабль. Несколько лет он работал в Джакарте переводчиком, а до того в Египте. Каир Апполинарий Владимирович вспоминает с удовольствием, а об индонезийском периоде помалкивает. Был на островах, или только в столице.

— Приходилось…

Разговорить его не удалось. А вроде и день не скоромный — не суббота.

При ясном небе — сильная зыбь: так встречает Индийский океан! Четыре или пять баллов — это меньше, чем было в Японском море, но вполне достаточно, чтобы слабого вышибить из седла. Многих тошнит, а обе Нади уже в лежке. Воды нейтральные, и можно начинать промер глубин. Курс проложен специально по белым пятнам морских навигационных карт. Глубоко — в среднем три тысячи метров, а ведь это только самый край океана!

Читать далее »

Еще вчера в бассейне была папуасская вода а сегодня ее  всю выплескало качкой. Все еще идем вдоль Новой Гвинеи – второго после Гренландии острова в мире. Зато из морей Коралловое – самое большое. Сейчас оно Пушкинское, очень синее с белыми барашками. Такое море художники рисуют к «Сказке о царе Салтане».

Встретился большой пароход — первый за много дней путч. В Порт-Морсби он придет только завтра. Новая Гвинея по недоразумению остров- это целый континент! Есть там высокие горы даже пятитысячники, живут в центральных районах первобытные, неизвестные науке племена. Юрий Петрович рассказал, что Миклухо-Маклаи научил папуасов русским словам «топор» и «арбуз», которые до сих пор в обиходе. Два этнографа, которых взяли на «Каллисто» в экспедицию к берегу Маклая, написали об этом целую книгу. Вообще на Папуа хлынули сейчас экспедиции со всего света. Толя Степаненко при этом не удержался и ввернул анекдот:

— Знаете состав нынешней папуасской семьи? Нет? — Абориген, жена, этнограф и дети!

Читать далее »

Тамара? Доктор и правда выразился на счет того, что мол стармех — «многоженец». Семейная жизнь у него действительно складывалась коряво. Первая жена. как говорится, не дождалась. Трезво рассуждая больших прав требовать верности не было: дома дед от силы бывал месяц-два в год. Он и закрывал глаза на то, что давно не являлось тайной для соседей, пока соблюдалась видимость приличий: радиограммы жена посылала регулярно — одну в десять дней. Но когда, вернувшись неурочно, застал домового или как его там. прощать не стал. Некоторое время стармех жил на судне. Заходить на старую квартиру надобности не было: джентльменский набор — рубашки, два костюма и бритвенные принадлежности — всегда при себе, в каюте.

С Варей познакомились в пароходстве: она работала в кадрах. Варя по профессии знала, на что шла, по-своему любила, и вынужденное одиночество заполнила, погрузившись в общественную работу. Выполняла она ее с редкой самоотверженностью. В дни стоянок стармех обстирывал себя сам и готовил яичницу. Варя приходила поздно с какого-нибудь важного мероприягия. доедала на кухне приготовленный им ужин и. забираясь под одеяло, тормошила: «Клавка знаешь. что выкинула? Завтра будет Читать далее »

В отпуске на западе он ходил по гостям, развлекая хозяев морскими рассказами. Была какая-то гостиная, по-сухопутному добротно и уютно. Вадим подошел к нему сам, в прихожей, куда дед удалился покурить. Очень красивый и ухоженный мальчик, с большими серыми глазами на чистом смуглом лице. Этими глазами мальчик смотрел на него и ждал ответа. Просьба оригинальностью не отличалась: поехать на Дальний Восток и, если возможно, «плавать вокруг света». Красавчиков дед недолюбливал: балованы, эгоисты… Девкам души травить — куда ни шло, а работать… Чистюля! Окинув стройную фигурку в «фирме», вслух произнес:

— Плавать — это сколько угодно! Правда, чтобы заслужить визу, год надо на берегу работать. Вот так. А где жить собираешься?

— Где-нибудь в общежитии, мне только угол — переспать…

— Э, парень, о палатах, в которых ты здесь обретаешься, никто не говорит. У нас и углы — проблема: там семьями по десятку лет живут!

Читать далее »